Песах Амнуэль - И умрем в один день…

Я кивком подозвал официанта, положил на тарелочку со счетом несколько банкнот, не посмотрев на сумму, написанную на листке (я и так прекрасно знал, что тут сколько стоит, и сколько Антонио берет на чай), отмахнулся от попытки синьора Лугетти достать бумажник, встал и, подхватив клиента под руку, пошел к выходу.

Мне казалось тогда — более того, я даже был в этом уверен, — что правильно понял семейные проблемы синьора Лугетти и их символическую связь с его физическими теориями.

Мы вернулись в офис, и минут через пять официальная часть была успешно завершена — договор подписан, чек на миллион лир я положил в бумажник, расписка отправилась в карман пиджака Лугетти, нам осталось только распрощаться и договориться о следующей встрече. Адрес синьоры Лугетти, написанный не очень разборчивым почерком на половине машинописного листа, я оставил лежать на столе.

— Я вам позвоню в следующий вторник, — сказал я, провожая клиента до двери кабинета, — надеюсь, что к тому времени все будет ясно.

— Я тоже на это надеюсь, — пробормотал он, вяло пожимая мою руку. — Иначе я уж и не знаю… Если это не Лючия… Тогда мне придется пересчитывать эмуляционные параметры, а это…

— О чем вы? — вежливо поинтересовался я, открывая перед синьором Лугетти дверь.

— Что? — переспросил он, возвращаясь из мира собственных мыслей. — Это же очевидно. Если не Лючия виновата в Большом взрыве, то придется вводить другие граничные условия…

— А, ну да, — кивнул я. — Большой взрыв, конечно. Я и забыл, что мы с этого начали. Всего вам хорошего, синьор Лугетти.

Он что-то пробормотал в ответ и медленно, так медленно, что мне захотелось шлепнуть его по руке, закрыл за собой дверь.

Я сам занялся делом Лугетти — обманул себя тем, что оба моих сотрудника вели в это время наружные наблюдения, и поручать кому-то из них еще и новое расследование было нерационально. Впрочем, будь это обычное дело, я спихнул бы его, скорее всего, на Капекки, он расторопнее, чем Джайотти, хотя, с другой стороны, Джайотти внимательнее к деталям. Но мне стало интересно самому, а я всегда брал себе только те дела, которые по каким-то причинам становились мне интересны, и не было жаль времени, потраченного на работу, которую могли бы сделать мои сотрудники.

Задача, собственно, состояла из двух, которые надо было решать одновременно. Первая: установить, в каком именно преступлении подозревал свою жену синьор Лугетти. Пока я знал только, что по ее вине (так он считал — возможно, совершенно необоснованно) произошла серьезная трагедия — то ли взрыв в общественном месте, то ли дорожное происшествие, повлекшие за собой человеческие жертвы. Возможно, случилось нечто совсем иное, вызвавшее в удрученном мозгу синьора Лугетти очень странные аберрации, аллюзии и предположения. Значит, надо будет прошерстить сводки новостей и криминальной хроники полугодовой давности: скажем, с января по март. И вторая задача: выяснить, как живет сейчас синьора Лугетти, кто к ней приходит, к кому ходит она, как проводит свободное время. По этой части затруднений не предвиделось, здесь я чувствовал себя, как рыба в воде.

Начать, вообще говоря, следовало с проблемы номер один, но я начал со второй — просто потому, что дорога моя в мэрию пролегала по улице Кавура, где вот уже полгода, по словам клиента, проживала покинувшая его супруга. Впрочем, можно было и не лукавить с самим собой: дорогу через улицу Кавура я и выбрал по понятной причине, вполне мог проехать мимо Форума, так и короче было бы, и пробок меньше…

Дом семнадцать по улице Кавура оказался шестиэтажным особняком, построенным, судя по отсутствию архитектурных излишеств (коробка — и все), в первой половине прошлого века. Так называемый стиль «баухауз». Я вошел в сумрачный холл и направился в комнатку привратника, это оказался мужчина лет под пятьдесят, худой, как Сганарель, но с большой головой, взятой от другого персонажа. Лицо его было не таким уж широким на самом деле, но, по контрасту с худобой, казалось расплывшимся, как лужа воды на столе. Тип не то чтобы неприятный, но, во всяком случае, не вызывающий желания потолковать с ним по душам. Я, собственно, и не собирался.

— Вы к кому? — спросил он равнодушно, даже не подняв на меня взгляда, так что мне не удалось установить с ним зрительный контакт.

— Я слышал, здесь можно снять квартиру, — сказал я, демонстративно осматриваясь по сторонам. Смотреть было не на что — типичная обстановка многоквартирных меблированных домов, достаточно убогая, но в то же время претендующая если не на роскошь, то на усредненную респектабельность.

— Можно, — подтвердил Сганарель. — Вам срочно?

— Мне срочно, — сказал я. — Вы можете показать мне…

— Нет, — не дожидаясь, пока я закончу фразу, оборвал меня привратник, — это не входит в мои обязанности. Поговорите с управляющим.

— Где я его…

— Пройдите в коридор, первая дверь направо, — он, наконец, поднял на меня взгляд, чтобы оценить, как ему доложить обо мне, пока я буду пересекать прихожую и искать нужную дверь. Взгляд у Сганареля оказался, как и следовало ожидать, цепким и неприятным, как у камеры слежения в супермаркете.

— Его зовут…

— Синьор Эцио Чеккеле.

Я пошел, а Сганарель за моей спиной, естественно, поднял телефонную трубку и что-то пробубнил, я не прислушивался.

Каморка управляющего была такой маленькой, что сам синьор Чеккеле помещался в ней с трудом, а для гостя места почти не оставалось, мне пришлось встать в дверном проеме и говорить, придерживая дверь плечом, потому что она грозила захлопнуться, дав мне пинка под зад. Синьору Чеккеле было далеко за семьдесят, а может, и все девяносто. Он был так толст, что в маленькой комнатке выглядел запакованным в коробку арбузом. Сходство усиливал полосатый костюм, какие носили лет сорок назад. Может, этот костюм синьор Чеккеле купил себе на свадьбу, да так ни разу и не снял — даже чтобы отдать в стирку. Так мне показалось — то ли по запаху, то ли по потертостям на рукавах.

— Две комнаты? Три? — спросил он, не предлагая ни войти, ни, тем более, сесть на единственный стул, стоявший у единственного стола с компьютером, за которым в единственном кресле сидел арбуз Чеккеле, заполняя собой все пространство. Единственный сейф тоже присутствовал, но располагался, за неимением свободного пространства, в стене прямо над головой управляющего. Если бы дверца была открыта, то, встав, синьор Чеккеле непременно ударился бы макушкой и мог получить сотрясение мозга, а то и более серьезную рану.

— Меня устроит двухкомнатная квартира, — сказал я. — Хотелось бы с окнами на улицу, конечно.