Артур Дойл - Затерянный мир (сборник)

Ознакомительный фрагмент

— Какие открытия? — он говорил со зловещим спокойствием.

— Возможно, это и нельзя назвать открытиями в полной мере. Я просто говорю о тенденции, об общем направлении современной научной мысли, общепринятой в этом вопросе точке зрения, если можно так сказать.

Глядя на меня в упор, и не моргая глазами, профессор подался вперед.

— Надеюсь, вы не будете отрицать, — он принялся один за другим загибать пальцы, перечисляя аргументы, — это пропорции черепной коробки являются непогрешимым индексом в констатации геологической эпохи, к которой принадлежит реликтовый индивид.

— Это бесспорно.

— Что теория телегонии, еще пребывает на уровне sub judice?

— Несомненно.

— И то, что эмбриональная плазма принципиально отличается от яйцеобразующей корпускулы парфеногенезиса?

— Ну разумеется! Конечно же! Именно так! — с неподдельной радостью воскликнул я, упиваясь своей находчивостью.

— И что это доказывает? — спросил он неожиданно мягким, увещевательным тоном.

— А? Что? — промямли я, сбитый с толку последним вопросом.

— Да, что же это доказывает? — Сказать? — голос его тихо рокотал. Напоминая воркование голубя.

— Конечно же, скажите.

— Это доказывает, — он внезапно яростно взревел, так, что у меня зачесалось в ушах. — Что вы — отъявленнейший шарлатан из всего Лондона, изворотливый журналист-пресмыкака, в котором научных знаний ни на йоту не больше, чем элементарной человеческой порядочности.

Он вскочил с кресла. В его глазах сверкал неукротимый гнев. Но даже в столь критическое мгновение я успел заметить и удивиться, насколько несообразно с, гигантской головой было мало его тело. Он едва доставал головой до моего подбородка. Это была какая-то укороченная пародия на Геркулеса, чья мощь целиком ушла в глубину, ширину, и в прекрасно развитой мозг.

— Ахинея! — кричал он, сильно подавшись вперед, вцепившись руками в стол, от чего костяшки его толстых пальцев побелели. — Именно так, дорогой сэр. Я сейчас нарочно нес наукообразную ахинею. Вы надеялись меня обмануть, обхитрить, вы с вашими куриными мозгами? Вы, жалкие щелкоперы, воображаете себя всемогущей силой, способной кого-то наказывать, кого-то поощрять: вот этого надо поддержать и он сделает карьеру. А этого пожалуй, стоит осудить, пустить о нем дурную славу, и он в ней утонет, как в смрадном болоте. Ваше племя — само то же болото. Вонючие черви, мыльные пузыри, невежды. Но со мной у вас ничего не выйдет. Я поставлю вас на место. Джордж Эдвард Челленджер — вам не ровня. Он предупреждал вас, «не суйтесь», вы не послушали, теперь пеняйте на себя. Сейчас вы будете наказаны, мой дорогой Мелоун. С вас — штраф. Вы затеяли опасную игру, и мне только остается пожалеть, что вы ее проиграли.

— Послушайте. Давайте все-таки поспокойнее, сэр. — Проговорил я, пятясь к двери и незаметно ее приоткрывая. — Вы можете сколько угодно нести, по вашим же словам, ахинею. Но всему есть предел. Не вздумайте распускать руки.

Он медленно надвигался с недвусмысленным намерением.

— Неужели? — На мгновение он остановился и засунул руки в карманы короткой, как у подростка, куртки. — Несколько подобных вам я уже вышвырнул из моего дома. Вы будете четвертым, или пятым по счету. За каждого мне пришлось заплатить штраф в три фунта пятнадцать шиллингов. Накладно, конечно. Но, что поделаешь, — нужно. Итак, сэр, почему бы вам не последовать за вашими братьями по перу? Думаю, настало самое время.

И он опять медленно направился ко мне, смешно, как балерина, разводя в стороны носки. Я, конечно, мог пуститься наутек и в мгновение ока оказаться у дверей, выводивших из дома на улицу, но такое поведение мне показалось недостойным, и, кроме того, во мне самом начал закипать гнев. Да, изначально я был безнадежно не прав, однако оскорбления и угрозы этого человека вселили в меня чувство справедливого негодования.

— Потрудитесь держать руки подальше, сэр. Я этого не потерплю.

— Да что вы? — Его черные усы вздернулись, и сардоническая улыбка обнажила отлично сбереженные белые клыки. — Так таки и не потерпите?

— Не будьте идиотом, профессор, — прокричал я. — Куда вас несет. Я вешу более двухсот фунтов. Я — спортсмен, — играю центрального нападающего в лондонском клубе регби. Неужели вы надеетесь что…

В это мгновение он резко на меня навалился. Хорошо, что дверь я успел приоткрыть, иначе она была бы сорвана с петель. Мы кубарем покатились по коридору, словно изображая ярмарочный аттракцион огненное колесо. Каким-то образом в нашу кучу по пути затесался стул. И так вместе со стулом мы скатились по ступенькам крыльца на булыжную мостовую. Стул, ударившись о последнюю ступеньку, разлетелся на части. Хорошо, что предусмотрительный Остин успел открыть входную дверь, иначе двери было бы не сдобровать. Нечто похожее я некогда видел в мюзикл холле. Это был захватывающий акробатический трюк, исполняемый братьями Мак. Назывался он «Колесо Катрины». Помню, тогда я очень смеялся. Но сейчас, когда сцепившись с профессором мы сами исполняли это «колесо», мне было не до смеха. Сделав по инерции еще один кульбит, мы, наконец, свалились в сточную канаву.

Он тут же вскочил на ноги, потрясая кулаками и свистя легкими, как кузнечными мехами.

— Ну что, еще, или хватит? — он тяжело дышал, как астматик.

— Ах ты, толстомордый бугай, — прохрипел я, отплевывая набившиеся в рот жесткие волосы его бороды, и быстро вскочил на ноги.

Наверное, мы продолжили бы потасовку. Но к счастью откуда-то появился полицейский. В руке у него был блокнот.

— Что здесь происходит? Как вам не стыдно? — сказал он, и это была самая разумная фраза, которую мне пока что довелось услышать на Энмор Парк.

— Ну, отвечайте же, — обратился он ко мне, — что происходит?

— Этот человек на меня напал, — сказал я.

— Это правда? — спросил полицейский у профессора.

Тот ничего не говоря тяжело дышал.

— Насколько мне известно, это не первый случай, — сказал полицейский, строго качая головой. — Кажется, около месяца назад вас уже привлекали за подобное хулиганство. У молодого человека под глазом синяк. Вы будете возбуждать против него дело, сэр?

Немного помедлив с ответом, я сказал:

— Нет, не буду.

— Почему же?

— Отчасти виноват я сам: настоял на своем к нему визите, несмотря на его предостережения.

Полицейский спрятал блокнот.

— Смотрите, чтобы больше такого не было, — сказал он Челленджеру. — А вы проходите, проходите. Нечего здесь глазеть.

Это уже относилось к служанке мясника, его сыну и к нескольким случайно оказавшимся на улице зевакам. Затем он, стуча сапогами, пошел прочь, подгоняя впереди себя эту компанию.