Майк Резник - «Если», 2002 № 04

Вдруг Витька остановился.

— Нехорошо получается, — сказал он. Феликс и Фоменко обернулись.

— Что — нехорошо?

— Да спецназ, будь он неладен…

Фоменко опустил глаза, а Феликс хмыкнул.

— Твой спецназ нам только пакостил.

— Вот если бы можно было ребят забрать, а Сухарева тут оставить… — добавил Фоменко. — Только не получится.

Капитан Сухарев — мастер проникновенного вранья по рации. Шестой.

— Когда отойдем подальше, свяжемся с ними и скажем про Одессу, — то ли предложил, то ли потребовал Витька.

— Радиус действия рации, когда батарейки совсем дохлые, тебе известен? — спросил Фоменко. — Если связываться, то сейчас.

— Незачем, — возразил Феликс. — Рейс Марсель — Питер — это вам не пригородная электричка. Там, может, всего два корабля за навигацию и приходят. Неизвестно, сколько ждать. Как раз на одно судно и сядем.

— Тоже верно.

Не оборачиваясь, Фоменко и Феликс пошли дальше, Витька постоял — и поспешил следом. Совсем ускорив шаг, он даже забежал вперед.

— Они же тут пропадут!

— Такая их судьба, — хмуро ответил Феликс.

Конечно же, команда из четверых здоровых мужиков может пересечь незнакомую страну, двигаясь ночами по компасу и подворовывая. Но если они попадутся кому-то на глаза — в своих камуфляжных комбинезонах, со своими волчьими повадками, — то их сперва примут за нечисть, потом устроят облаву с собаками, особенно если нарвутся на богатого и азартного помещика. А недостаток всякого боеприпаса в том, что он конечен.

А если повезет, то они доберутся до места, где лет через тридцать образуется знаменитый порт.

— Дай рацию! — потребовал Витька.

— Филантроп долбаный.

— Свои же!

— Когда они тебя с коня ссадили и по лесу гнали — тоже были свои?

Фоменко громко вздохнул.

— Не знаю, как тебя растили, а мне отцы-командиры говорили: каждый должен отвечать за свои глупости, — нравоучительно молвил Феликс.

— Так ведь не за свои же! Им дали приказ…

— У Сухарева должны были сработать мозги, что ситуация нештатная.

— Ну, не сработали!

— На вранье — сработали. Они, выходит, для нас — свои, а мы для них — не свои?

— Действительно, Феликс, нехорошо получается, — сказал Фоменко. — Давай сделаем им дупло.

— И что оставим в дупле? Напишем: разворачивайтесь на сто восемьдесят и приходите ловить нас в Питер?

Фоменко крепко задумался.

— Дай, пожалуйста, рацию, — сказал Витька.

— Если ты собрался идти с ними в Одессу, я тебя задерживать не стану. — Феликс добыл из мешка и вручил ему пластмассовую коробочку.

— Я — Первый, я — Первый, вызываю Шестого и всех остальных, — заговорил Витька.

Ответа не было.

— Не в зоне, — заметил Феликс, протягивая руку за рацией.

— В Одессу поперлись, кретины! — со злостью сказал Фоменко, и Витька покосился на него: до сих пор экспериментатор ни чувствам, ни языку особой воли не давал.

И тут прорезался далекий голос.

— Я — Сорок третий. Слышишь, Первый, я — Сорок третий.

— Эй! Мужики! — отчаянно заорал Витька. — Нет никакой Одессы! Не построили!..

Фоменко выхватил у него рацию.

— Они тут, — вдруг произнес Феликс. — Зуб даю. Они решили, что мы не сразу будем пробираться к югу, и ищут нас к северу от дороги.

— Сорок третий, я — Фоменко! Сорок третий, ты меня слышишь?

— Я — Шестой! Я — Шестой! Что там, Фоменко?

— Обстоятельства изменились. Слушайте, Сухарев, мы тут посовещались и предлагаем перемирие. Пойдем вместе.

Теперь уже Феликс выхватил рацию у Фоменко.

— Никакого перемирия, Шестой! Вы эту кучу дерьма навалили, вы в ней и оставайтесь!

— Да приказ же у них был! — закричал Витька. — Ты что, не понимаешь? Они же — свои! Приказ — это там! А здесь — свои!

— Дай сюда, — Фоменко неожиданно ловко отнял рацию у Феликса. — Сухарев, не будь идиотом! Тут выживет не тот, кто умеет лучше драться, а тот, кто лучше знает историю! Мы хоть что-то знаем, а вы — ни хрена!

— Если вы предлагаете перемирие, значит, сами без нас не выберетесь, — вполне логично ответил Шестой.

— О чем с дураками толковать, — буркнул Феликс. — Ладно. Было бы предложено. Слышишь, Костомаров? Уходим…

Он сверился с тенью от дерева.

— …к северо-востоку…

— Погоди…

Очевидно, спецназ шел двумя группами и связь держал при помощи раций. Сейчас в канале было несколько человек, и Феликс с Фоменко, щекой к щеке слушая полудохлую рацию, ловили то матерщину, то призывы к здравому смыслу.

— Ну, заварил ты им кашу, — сказал Феликс, неодобрительно глядя на Витьку. — Уже и командира посылают…

— Первый, Первый, я Сорок третий! Мы согласны на перемирие!

— Где вы там? — спросил Феликс. — Далеко уйти успели?

— Я — Шестой. Ты, который Первый: что там за хренотень с Одессой?

— Такая хренотень, что… — начал было Феликс, но тут возник еще один голос.

— Я — Сорок третий! Перемирие!

— Пока не выберемся отсюда? — спросил Феликс. — Дураки. Все еще не поняли, в каком вы дерьме? Сами не выберетесь. Если перемирие — то навсегда. Так и скажите своему кретину. У него больше нет начальства. Ему не перед кем отчитываться. Пусть сам, наконец, решает!

— А у тебя, выходит, есть? — ехидно полюбопытствовал Витька.

— Я работу выполняю.

— Ну и он!

— Мне убивать не приказывали, а ему — приказали.

— А если бы тебе приказали?

— Пошел ты в задницу! Это мы уже проходили, — ответил Феликс.

— И больше этого не будет. Эй, где ты там, Сорок третий?

Рация некоторое время молчала.

— Ну, наша совесть чиста, — сказал Фоменко. — Видишь, Виктор? Свои-то свои…

И тут раздался свист, заставивший всех троих обернуться.

По пояс в малиннике стояли два парня в камуфляже. Просто стояли, опустив руки, потому что и в самом деле непонятно, что в таких случаях положено говорить.

Витька пошел к ним первым. Это были высокие плечистые ребята, с гладкими лицами, еще не нажившие резких мужских морщин, как у Феликса и Фоменко. И даже не его ровесники — а двадцатилетние мальчишки, угодившие в спецназ потому, что два года назад были самыми быстрыми и ловкими, подтягивались рекордное количество раз и еще насмотрелись видиков про героев.

Сейчас, когда они сами несколько обалдели от своей инициативы, лица у них были растерянные — как у школьников, прихваченных на изучении дешевого порнушного журнала.

Витька шел к ним, показывая распахнутые ладони обеих рук — как положено подходить к чужой собаке.