Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05

Ограда из сосновых кольев была крепкой, самый настоящий форт; впрочем, колья не заостренные, без фанатизма.

Он поправил рюкзак, куда уместились палатка, спальник и все необходимое, и двинулся вдоль ограды в поисках ворот.

Нашел почти сразу — к воротам тянулась широкая гусеничная колея, след смазанный, разбитый: скорее всего, за трактором на волокуше тащили бревна. Неподалеку он видел лесопилку.

Ни свалки, ни даже кучи мусора с внешней стороны ограды он не заметил. Хороший знак.

Ворота были распахнуты, чуть поодаль обнаружились и трактор, и рассыпанные бревна. Два деловитых человека в брезентовых куртках и сапогах стаскивали их в штабель.

Он сказал:

— Эй!

Они аккуратно положили бревно на землю и обернулись одновременно. Одинаково крепкие, обветренные, со светлыми глазами на кирпично-красных лицах.

Потом они одновременно улыбнулись.

— Ты что, с материнки? — спросил один, который был чуть постарше.

Он сказал:

— Ну как бы… да.

— Пешком? — спросил младший и хихикнул.

— Промахнулись, как всегда, — он поддернул лямку рюкзака. — Пришлось вот идти.

— Лесом?

— Да, — согласился он, — лесом. А начальство тут у вас какое-нибудь есть?

Они одновременно кивнули. Такие Труляля и Траляля. Ни в повадках их, ни в интонациях он не чувствовал никакой фальши.

— Захар на карьер уехал, — сказал старший, — там крепь обвалилась. Да нет, все в порядке, никто не пострадал. Но мороки много. Мы тут, видишь, строимся сейчас.

— Птицеферма, — перечислял старший, — оранжерея… мастерские. Вон там, видишь? Там будет школа. И больница.

Он держался с достоинством человека, который не имеет никаких причин заискивать перед пришельцем.

— Хлебопекарня… — Труляля явно не нуждался в одобрении, ему просто нравилось перечислять, сколько всего сделано.

И поскольку похвала лишней не бывает, пришелец сказал:

— Угу. Здорово.

— Ты бы, друг, устроился пока, — старший спохватился, что расхвастался и позабыл о правилах гостеприимства. — Вот там клуб, видишь? — Он указал подбородком на длинное двухэтажное строение, приземистое и добротное. С самого начала строили его с таким расчетом, чтобы надолго, подумал гость.

— Спасибо.

Клуб, надо же…

— Ты все ж кто, инспектор? — крикнул Труляля ему в спину. А может, это был Траляля…

Он оглянулся.

— Да.

Но они уже вернулись к своим бревнам.

К клубу недавно пристроили веранду (стружки еще валялись повсюду, завитые, точно локоны красавицы) — судя по размеру, будущий танцпол. Свежеструганые светлые доски приятно пахли, он вообще любил резкий, свежий запах дерева.

Но сейчас веранда была пуста. Вообще народу, если не считать Труляля и Траляля, не видно. Все заняты делом? Или, напротив, сидят по домам и не делают ничего?

Свет с сырого неба лился серый, тусклый, перила почти не отбрасывали тени. В просторном зале было еще темнее, хотя у них наверняка есть солнечные батареи и все эти ионные лампы… к тому же, кажется, ветровая электростанция: он видел ветряки у кромки воды…

Видно, кому-то просто нравилось сумерничать.

На стенах резные деревянные панно, сделанные неуклюже, но старательно: трогательная попытка украсить суровый быт чужого мира.

В зале в дождливые дни тоже наверняка устраивали танцы, дело молодое, а сейчас тут была просто столовая — массивные, но удобные скамьи, скатертей на столах нет, ну и не надо; дерево столешницы мягко блестит, отражая льющийся из окон тихий свет.

К столовой примыкала наверняка такая же просторная кухня, оттуда доносились приятные запахи и звяканье посуды.

Он откашлялся и постучал костяшками пальцев о косяк; звук получился неубедительный — дерево слишком сырое. Тем не менее из кухни выглянула крупная русоволосая женщина со скуластым чуть сонным лицом.

Не его тип.

— Гость, — сказала она, — надо же! Я вас в окно видела. Да вы садитесь.

Он чуть отодвинул тяжелую скамью и сел. Столешница вся в мелких царапинах, словно по ней скребли жесткой мочалкой. Так оно и было, наверное.

— У нас давно не было гостей, — она чуть пожала круглыми плечами, — года три. Нет, меньше, вру, экспедиторы приезжали, когда перебрасывали технику. Помогали налаживать. А как вас зовут?

— Ремус, — он привстал и слегка поклонился, — Павел Ремус. А вас?

— Ханна, — она коротко кивнула, словно подтверждая.

Ну да, фамилий тут нет. Зачем фамилии?

— Так вас всегда звали? — спросил он зачем-то.

— Нет.

Голос чуть напрягся, подбородок чуть выпятился. Прошлое, которое хочет забыть? С другой стороны, здесь многие так.

— Будете есть? Или подождете, пока все соберутся? — она вновь расслабилась, посмотрела на него с умеренным любопытством. Здесь была ее территория, она королева супов и каш, владычица еды, а он пришелец, бродяга. Никто.

— Я голоден вообще-то, — честно сказал он.

— Ох, — она улыбнулась, бегло и виновато, — извините.

И торопливо исчезла в огромной кухне; он слышал, как мягкие подошвы шаркают по половицам. Потом вернулась с дымящейся миской. Миску она держала в больших ладонях, словно та и не была горячей.

Потом убежала, возвратилась с нарезанной горкой теплого ржаного хлеба.

— Спасибо, — сказал он, пододвинув миску. — Посидите со мной, Ханна.

Она уселась напротив — не слишком близко и не слишком далеко.

Он зачерпнул варево. Капуста, крупа. Грибы — грибницу всегда возят с материнки, она быстро разрастается. Вообще, вкусно.

Ханна сидела, поставив локти на стол и обхватив плечи руками. Она смотрела в окно — чуть тяжеловатый лоб, чуть коротковатый нос, круглый подбородок на фоне серого светящегося неба.

— Вы тут всегда работаете, в столовой?

— Нет, что вы! — удивилась она. — Мы дежурим. Просто эта неделя — моя. Холостяки предпочитают здесь столоваться. Иначе так и будут лопать в сухомятку.

— Везет им. Вы хорошо готовите.

— Спасибо. А вы правда инспектор?

— Правда, — он поскреб ложкой дно и вытащил последнюю порцию грибных ломтиков.

— Вам, наверное, к Захару.

— Да, — согласился он, — к Захару. Но он в каменоломне. Пускай придет, пообедает… отдохнет. Мне не к спеху. Послушайте, а добавки можно?

— Да, — сказала она обрадованно. — Конечно!

Она забрала миску и быстро вышла, чтобы заменить ее полной.

— Может, хотите отдохнуть? — она больше не присела рядом с ним, а вежливо ожидала, пока он начнет есть и ей можно будет вернуться к плите. — Там, наверху.

— А что там?