Здесь, сейчас и тогда - Майк Чен

глядя в окно, и на ее лицо легла глубокая тень, – это не будет иметь никакого значения.

Следующий час они мчались по Восьмидесятому шоссе в сторону Окленда. Теперь, когда заполнять пробелы взялась Миранда, Кин выслушивал историю дочери, рассказанную через призму зрелости и романтично украшенную подробностями молодости. Временами они смеялись – так, будто все это было вчера и с каждой секундой вокруг не сгущался мрак нелегких решений.

– Бедняжка Бэмми, – сказала Миранда. – Когда мне было семнадцать, она сломала бедро. Остеосаркома. Лапу ампутировали, но она, умница, за какую-то неделю научилась бегать на трех ногах. Продержалась еще год, а потом отказала печень. После операции я бинтовала ее, давала лекарство… Помогала встать. Научилась ценить все эти мелочи, красоту в самых незначительных вещах. Не ходила на учебу, чтобы быть с ней до самого конца. Последнее, что она почувствовала, – это как я чешу ей за ушами.

Ее голос погрустнел, и Миранда медленно выдохнула.

– Я скучаю по Бэмфорд, – признался Кин.

– Я тоже.

Выждав пару секунд, он копнул глубже.

– Значит, теперь ты в аспирантуре?

– Ну да. Вернее, была – до сегодняшнего дня. Не знаю, выпадет ли мне еще один шанс.

– Нет ничего невозможного, – сказал Кин. – Твоя жизнь по-прежнему не принадлежит никому, кроме тебя.

С шоссе они свернули на городские улицы, и впервые за долгое время в машине стало тихо. Кину хотелось сказать что-нибудь еще – хоть что-то, чтобы смягчить удар и подсластить пилюлю, – но в голове было совершенно пусто. Даже если он мог бы поделиться некой мудростью, они с Мирандой находились абсолютно в разных ситуациях. Когда же лучше нажать кнопку перезагрузки? Перед тем, как все утрясется, или позже?

– Мама тосковала по тебе, – нарушила тишину Миранда. – Держалась молодцом, говорила, что твоя жизнь нам неподвластна – в отличие от нашей. Но иногда я замечала, как она глядит в пустоту. А по ночам я просыпалась и слышала, как она часами смотрит «Звездный путь». Мама старалась не показывать, как ей тяжело, но я все понимала.

Миранда подалась вперед, и на следующей фразе ее голос надломился.

– Она думала, что голова болит из-за стресса. А когда мы узнали, что к чему, было слишком поздно. Ты прибыл сюда из будущего. Скажи, нельзя ли… Ну, сам понимаешь…

Она тяжело сглотнула и не произнесла больше ни слова.

Чтобы понять, почему Миранда не сумела договорить, у Кина ушло несколько секунд.

– Нет, – тихо откликнулся он.

Грудь распирало так, будто взорвалась сама душа.

Пенни положила руку ему на колено.

– Этого я сделать не могу, – сказал Кин.

– Ну да. Парадоксы, – вздохнула Миранда.

Она снова вжалась в спинку сиденья и вдруг сделалась очень маленькой.

– Я должна была спросить.

– Прошу, не обижайся. Я и сам хотел бы иметь такую возможность.

– Какие могут быть обиды…

Фары встречного автомобиля выхватили из темноты ее угрюмое лицо.

– Хотя это неправда. Я обижалась. Надолго затаила страшную обиду. Ты больше не мог читать мои письма, поэтому пропустил все те, где я спрашивала, куда ты исчез. И почему. И те, где я обзывала тебя лжецом, а то и похуже. Решила, что ты рассказал все эти небылицы, чтобы выкрутиться. Я очень сердилась. Постоянно задавалась вопросом, как меня угораздило купиться на такую чушь. Считала себя дурой из-за того, что поверила тебе. – Она говорила искренне, от всего сердца, и от этого слова били вдвое больнее. – Честно говоря, я ненавидела тебя, и это чувство отступило лишь пару часов назад. Столько раз я обещала не раскрывать твою легенду, относиться к тебе как к родному, не пользоваться дурацким дневником… Несколько лет назад снова обратилась к психологу и поняла, что все эти годы во мне накапливались злоба, гнев, ярость, и всем этим чувствам требовалось найти выход. Вот почему я нарушила слово. Взяла твой дневник, и все заметки превратились в идею для видеоигры. Я украла их, притворяясь, что придумала все самостоятельно. Взяла твой мир и создала на его основе нечто новое, способное показать, насколько я зла на тебя за все содеянное. За то, что ты не лечился от ПТСР. За то, что навязывал мне футбол. За то, что годами не мог понять, кто я такая на самом деле, и хотел, чтобы я была не собой, а кем-то еще. За то, что исчез, когда показалось, что ты наконец-то понимаешь меня…

Она помолчала, сделала глубокий вдох и задержала дыхание на добрых десять-пятнадцать секунд.

– Так что да, я обижалась. Даже ненавидела тебя. И теперь жалею об этом.

– Понимаю, – машинально ответил Кин.

Ему были знакомы эти чувства, ярость и кипучий гнев, который он никому не показывал – ни Пенни, ни Маркусу, ни оказавшейся теперь рядом Миранде. Бурлила в нем ядовитая злоба, направленная на бюро за решение, принятое вместо него, вместо них всех, вопреки протестам Кина. Умом он понимал, зачем это сделано, но душой принять не мог – так же, как Миранда, чьи эмоции не требовали оправданий.

И все же при сопоставлении эти две ситуации каким-то образом уравновесили друг друга. Все это было неправильно, но теперь обрело смысл.

– Да, понимаю.

– Пап, ты меня слышишь? Прости.

На плечо ему легла теплая ладонь, крепко и незыблемо, несмотря на неровности дорожного полотна.

Кин жалел о множестве упущенных моментов взросления Миранды, о том, что не сумел разделить с нею жизненные вехи, маленькие победы, взлеты и падения. Но с тех пор, как бюро возвело стену между ними, больше всего Кин хотел не узнать дочь получше, а добиться ее прощения. Его защитный панцирь раскололся. Кин продолжал сосредоточенно смотреть на дорогу, но свет фонарей и автомобильных фар расплывался в мокрых глазах, и моргать приходилось чаще обычного.

– Спасибо. И ты меня прости. Но я рад, что мы наконец честны друг с другом и смогли поделиться всем, что у нас на душе.

Он кивнул себе и подумал, что тяжесть руки на плече служит противовесом эмоциональной разрядке, сбросившей груз с плеч отца и дочери.

– Мы почти на месте, – сообщила Миранда. – На следующем перекрестке налево и вверх. Ориентируйся на свет.

За поворотом начался извилистый подъем длиной примерно в четверть мили, а за ним – кирпичная стена с открытым входом.

– Все нормально, – сказала Миранда. – Здесь открыто до полуночи.

Глаза Кина привыкли к освещению, и буквы над воротами сложились в слова.

«Мемориальное кладбище Окленда».

Глава 31

Поеживаясь от холода, Кин и Пенни стояли в стороне, в десяти футах от Миранды, преклонившей