Журнал «Если» - «Если», 2001 № 04

Джейн сложила корзинку, и они собрались уходить.

Словно по заказу, начался воздушный налет. Высоко в голубом небе, точно крошечные металлические насекомые, маневрировали самолеты. Издалека доносился грохот взрывов, стрекотание выстрелов.

Эрнест посмотрел на воздушный бой и рассмеялся.

— Война, которой нет. Бомбы, которые никогда не падают на землю. Самолеты, которые уносятся в четвертое измерение. Все часть жуткой комедии, развлекательного кошмара… Знаешь, Майкл читал про настоящую войну. Он рассказал мне, что тогда не существовало никаких силовых полей, и половина Лондона оказалась разрушенной. Когда мы были детьми, им удавалось нас дурачить. Как ни странно, мне стало легче. Может быть, сухари не такие умные?

Джейн придвинулась к нему поближе.

— Я так замерзла, — прошептала она. — Холод пробрался куда-то глубоко, глубоко. Я совсем продрогла.

Эрнест молча обнимал Джейн, а потом приподнял ее лицо и посмотрел так, словно до сих пор не видел. И поцеловал — в первый и последний раз в их жизни.

Глава 25

Майкл почти не спал ночью. Он пытался понять, нужно ли вступать в переговоры с Артуром Уэлсли. Когда рассвело, он так и не принял окончательного решения.

По тому, как Эрнест описал троих сухарей из средней школы Северного Лондона, было ясно, что от них не стоит ждать ничего хорошего. Все сухари отличались педантичной аккуратностью и изворотливостью. Эти же, по словам Эрнеста, к тому же казались зловеще холодными. Кроме того, они сильно испугали Джейн.

Майкла мучило два вопроса. Почему сухарь, а не хрупкий возглавляет отряд обороны (какое грандиозное название!) средней школы Северного Лондона? И что ему известно про Олдоса Хаксли?

Получить ответы можно было только одним способом.

Майкл рано вышел к завтраку, предполагая, что ему самому придется готовить себе еду. Но отворив дверь столовой, он увидел накрытый стол и понял, что завтрак готов.

С того вечера, когда они ходили смотреть «Унесенных ветром», отношения Майкла с родителями постепенно изменились. Исчез детский страх, но на смену ему пришла постоянная настороженность.

— Полагаю, ты сегодня опять намерен уйти? — спросил отец.

— Да.

— Тебе не приходило в голову, что нам с матерью хотелось бы проводить с тобой больше времени? Мы ведь не молодеем.

Майкл резко рассмеялся.

— Но и не стареете, правда? Не трать времени на речи, которые звучат так, будто их произносят герои старых фильмов, отец. Тебе, возможно, нравится делать вид, что мы нормальные люди, живущие в нормальном мире. Но я не вижу в этой шутке ничего смешного. И никогда не видел.

— Ты будешь одно яйцо или два? — в голосе матери прозвучало беспокойство.

Впрочем, в последнее время она постоянно нервничала. И продолжала изображать (весьма посредственно) мать, беспокоящуюся за своего непослушного сына.

— Два, пожалуйста. И много тостов.

— А куда ты собираешься? — в голосе отца появилась нотка равнодушного любопытства.

— Погулять.

Завтрак проходил в полнейшем молчании.

В конце отец сказал, удивив Майкла:

— Если хочешь, можешь взять мой велосипед. Думаю, ты знаешь, как с ним управляться.

На несколько мгновений Майкл онемел. Затем пробормотал:

— Спасибо. С ним все будет в порядке.

Майкл вышел из дома, совсем сбитый с толку. Откуда отец узнал, что ему предстоит долгий путь?

Майкл договорился встретиться с Эрнестом и Горацием на площади Гайд-Парк-Корнер. От одного велосипеда на троих пользы немного, но если они будут садиться на него по очереди, то, возможно, смогут добраться до места быстрее, чем пешком.

Эрнест и Гораций его уже ждали.

«Давно пора перестать удивляться неожиданным поворотам», — сказал он себе, увидев друзей. Рядом с ними стояли велосипеды.

— Поздравляю, — сказал он, — все сухари одновременно решили позволить нам взять велосипеды.

— Они продолжают играть с нами в свои игры, — с отчаянием в голосе проговорил Эрнест.

— Ты же знаешь: они и раньше с нами играли. Пора к этому привыкнуть.

Гораций сердито ухмыльнулся.

— Сегодня ночью мне приснился мой любимый сон. Я убивал сухарей голыми руками. Знаете, как бывает во сне. Я был страшно сильным, а они мгновенно разваливались на части.

— Во сне можешь делать все, что пожелаешь, — сказал Майкл. — Но помни: мои слова остаются в силе. И я не шучу. История с Олдосом Хаксли, похоже, не закончена… Ладно, поехали в Хампстед, посмотрим, какие новые чудеса нам приготовили сухари.

Артур Уэлсли и его заместители уже ждали в условленном месте. Все трое стояли, широко расставив ноги, положив одну руку на ремень брюк.

«Они похожи на сошедшие с конвейера статуи, — подумал Майкл, когда ехал по мокрой от росы траве. — Или на танцоров, которые ждут нужного такта, чтобы вступить. А еще на полицейских из фильмов».

— Крепкие на вид, — заметил Гораций, на которого парни явно произвели впечатление.

— Зловещие на вид, — поправил его Эрнест. — Думаю, они специально так себя ведут.

Майкл остановился в нескольких шагах от неприятеля.

— Давайте оставим велосипеды здесь. И будем надеяться, что «оборонцы» не приготовили нам никаких сюрпризов.

Ребята положили велосипеды и шагнули вперед. Сухари не шевелились.

— Привет, меня зовут Майкл Фарадей. Насколько я понял, ты хотел со мной поговорить.

Артур Уэлсли поставил ноги вместе и отсалютовал Майклу.

— Уэлсли, командир отряда обороны средней школы Северного Лондона. Да, я хотел с тобой поговорить. Мы должны поддержать друг друга, когда начнется революция. У вас есть оружие?

— Революция? — Майкл был потрясен. — Какая революция?

— Давай не будем тратить время попусту, — рявкнул Артур Уэлсли. — У меня отличная служба разведки. Вы думаете, будто борьба идет между вами — вы называете себя хрупкими — и сухарями. Ошибаетесь. Между революционными и устаревшими взглядами на жизнь, между молодыми и старыми — вне зависимости от того, сухари они или хрупкие — скоро начнется безжалостная война… У вас есть оружие?

— В наши планы не входит поднимать восстание, — улыбнувшись, ответил Майкл.

— А что входит в ваши планы?

— Ничего — пока.

— В таком случае вас уничтожат, — рассмеялся Артур Уэлсли. — Если вы, конечно, не объединитесь с нами.

Майкл помолчал несколько минут, а потом проговорил:

— В вашей школе есть хрупкие? Насколько я понял…

— Были, — перебил его сухарь. — Сорок семь человек.