Роберт Сойер - Триггеры

— Вам предложить что-нибудь? Кофе?

— Нет, спасибо. — сказала Никки, входя в гостиную — но тут же остановилась, да так резко, что Джен натуральным образом ткнулась в неё носом.

— Простите! — сказала Никки. — Простите, виновата. Просто…

Джен обошла её и, заглянув в лицо, увидела на нём выражение безмерного удивления.

— Что?

— Я словно бы знаю это место, — сказала Никки. — Словно была здесь раньше. — Она снова пришла в движение, обходя гостиную. Подойдя к книжной полке, на которой лежал медальон с надписью «Чамп», она осторожно взяла его в руки.

— Что это такое? — спросила Дженис.

— Хммм? — сказала Никки. — О. Он получил это в больнице, пять лет назад. Принёс больше всех пожертвований для рождественского благотворительного автопробега.

Джен улыбнулась. Да, это Эрик: всегда пытается помочь тем, кто в этом нуждается. Эта женщина всегда будет знать его лучше, чем когда-либо узнает Джен.

— Это жестоко, — сказала она.

— Что?

— Эта… эта штука, что с нами случилась. Почему она не могла быть взаимной? Почему нельзя быть связанной с тем человеком, что связан с тобой?

— Я не знаю, — ответила Никки. — Случилось так, как случилось.

— Да уж, — очень тихо согласилась Джен.

— Зачем вы хотели со мной увидеться?

Джен посмотрела на неё, затем отвела глаза.

— Простите; это было глупо. Я просто не знала, что делать. Я… вы… вы знаете всё, что знает Эрик, и, в общем…

— Вы в самом деле ему небезразличны, если вы об этом меня спрашиваете.

Джен усилием воли заставила себя встретиться с ней взглядом.

— На самом деле нет. В этом я не сомневалась.

— Но вы продолжали спрашивать себя, как вы можете продолжать ему нравиться, когда он знает обо мне вот это, или знает вон то о моём прошлом, или что я делала то-то и то-то, верно?

Джен кивнула.

— Думаю, разные люди реагируют по-разному, — сказала Никки. — Я знаю подобные вещи об Эрике. Но мы с ним не знали друг друга до того, как возникла связь, так что… ладно, вы когда-нибудь читали «Пипл»?

— Что?

— «Пипл», журнал такой. Или «Мы»? Или любой другой такой же. Журналы, которые рассказывают о личной жизни знаменитостей.

— Ну, иногда, пока ждёшь приёма у дантиста, — сказала Джен.

— Так вот, Эрик для меня примерно то же самое. Как Анджелина Джоли или Джонни Депп или другая звезда, с которой я лично не знакома, но о которой знаю всё. Да, я знаю их грязные секреты — пусть и мелкие — включая такие вещи, которые, я уверена, они бы хотели сохранить в тайне. Ну и что? Это никак не влияет на меня, да и я не собираюсь ничего с этой информацией делать.

— Я знаю, но… — Джен выдохнула. — Простите. Я совершенно не понимаю, как мне сейчас быть.

— Но ведь вы сами должны были через это пройти, не так ли? Ведь вы связаны ещё с кем-то?

— Была, — сказала Джен. — Он умер.

— О! — воскликнула Никки, и Джен заметила, как её глаза метнулись влево-вправо — она впитывала воспоминание Эрика об этом факте. — О Господи — прямо сегодня. Мне так жаль.

— Я пытаюсь не думать об этом.

— Конечно, разумеется. Простите. Но Джен, точно так же и между мной и Эриком. Я и в своём-то прошлом не люблю копаться, не говоря уж про чьё-то ещё.

Джен. Каждая мелочь в Никки напоминала Джен о том, как много она знает о её личной жизни.

— Я знаю, но это словно он о нас сплетничает, словно говорит с кем-то за моей спиной.

— Это не так. И знаете, мне неизвестны детали. Я знаю, что он помнит, но не то, что помните вы. Однако я знаю, что он действительно, по-настоящему любит вас. И да, очевидно, есть и разница в возрасте. И конечно же люди будут об этом судачить. Они станут говорить, что у него кризис среднего возраста — но знаете что? У него он уже был, пять лет назад. Спросите его об этом; это плёвое дело, он через это уже прошёл, всё в прошлом. Его влечёт к вам не из-за его возраста; его к вам влечёт вопреки вашему, и…

Никки замолкла.

— Да? — сказала Джен.

— И он хочет секса с вами.

Джен отвела взгляд.

— О.

— Но не потому, что он озабоченный — хотя и это тоже. А потому что он боится. Вам тридцать два, ему пятьдесят. Он боится, что его полувековое тело его подведёт.

— Что? Это глупо.

— Может быть. Но так он думает.

— Откуда вы знаете? Я считала, что вы можете читать только воспоминания, но не мысли.

— Да, только это я и могу. Но он говорил это кому-то другому, и я вспомнила этот разговор.

— Он обсуждал меня с кем-то?

— Скорее, спрашивал совета. Он сейчас в больнице, да? Он случайно встретил… вообще я его тоже знаю, встретила его сегодня утром и, надо сказать, немного слетела с катушек. В общем, он говорил с Юргеном Стёрджессом, он тоже доктор в вашей больнице. — Никки тряхнула головой. — Забавно. Меня всё это не должно заботить. Всё это совершенно не моё дело.

— Так и что сказал доктор Стёрджесс?

— Он не из тех, кто даёт советы. По большей части он просто слушал. Но, в общем, я думаю, что в моих интересах, чтобы Эрик был счастлив. Никакого смысла делить с ним плохие воспоминания. Так что позвольте мне дать вам совет: не позволяйте мне встать между вами и вашим счастьем с Эриком. Он хороший человек. Поверьте мне — я знаю.

По настоянию Сета Джеррисона ему установили в больничной палате компьютер. Сорокадвухдюймовый жидкокристаллический монитор укрепили на небольшом столике в изножье кровати, а ему дали маленькую беспроводную клавиатуру с тачпадом. Несмотря на то, что он лежал на спине с лишь чуть-чуть приподнятой головой, пользоваться им оказалось довольно удобно, хотя для того, чтобы держать экран в фокусе, ему пришлось спустить очки почти на самый кончик своего крючковатого носа.

Сет всегда был сам не свой до новостей, и под пристальным надзором сестры Келли он принялся читать новости о покушении. Чтение оказалось захватывающим и жутковатым и дало ему представление о том, как выглядели бы новости, если бы покушение достигло цели — хотя он полагал, что в случае его гибели «Хаффингтон Пост» не стала бы ворчать, что «Вы ожидали от Джеррисона речи президента, а услышали лекцию профессора с пожизненным контрактом, которому ни к чему беспокоиться о своём месте работы. Избирательному комитету Республиканской партии следовало бы нанять для него тренера по публичным выступлениям».

Чёрт бы их побрал, у него был такой тренер. И он честно пытался уделять ей внимание. Она снова и снова проходила с ним все детали: как держать голову, как использовать жестикуляцию для усиления сказанного, с какой скоростью читать текст с телесуфлёра. Она сразу сказала, что он говорит слишком быстро, по её замерам, 11000 слов в час. Он объяснил, что это наследие лет, проведённых в Колумбийском университете; слишком много истории нужно было впихнуть в слишком малое число академических часов. Она сказала, что пристойной скоростью, за которой без труда будет поспевать большинство слушателей, является 8500 слов в час, и он практиковался в замедленной речи. Например, речь, которую он произносил у Мемориала Линкольна, состояла из 1734 слов, и когда он её репетировал, то укладывал её в двенадцать минут, исключая время на аплодисменты. Конечно, он произнёс лишь небольшую её часть, когда, как написали в статье на MSNBC, «выстрел неудавшегося убийцы разорвал холодный ноябрьский воздух…».