Виталий Сертаков - Пленники Пограничья

— Беречь детей от угрозы для здоровья, — поправил дядя Эвальд. — Но не беречь их от сквозняков. А теперь, будьте любезны, закройте рот и не мешайте!

Дядя произнес это таким тоном, что великанша послушалась.

Кошки орали, все восемь, хотя им еще не было больно. Я слышал биение каждого сердечка, я слышал, как вытекают остатки слабого кошачьего разума.

Дядя Эвальд жесткими пальцами ухватил меня за плечо и усадил рядом. Сидеть оказалось тяжелее, чем стоять.

— Аррехх…сноооос…ааалло…

— Аррехх…

Потянуло паленой шерстью.

Я прикрыл глаза, не в силах выносить блеск камня. На моей спине когда-то росли крылья. Сейчас я чувствовал, как в раздувшихся, болезненно-усохших наростах пульсирует кровь. Я слышал ее жаркое биение в каждом уголке тела. Лопатками, сквозь нелепый зеленый плащ, я соприкасался с трясущейся плотью кровников.

Их сердца стучали с перебоями, но Покрывало силы уже зародилось в сердцевине нашей песни. У меня было ощущение, какое возникает, если слабой машиной тащишь на прицепе грузовичок. Мотор колотит, а сцепление проворачивается.

Я был их сцеплением, посредником между миром Пограничья, не вполне адекватным, но пригодным для жизни, и миром Тех. Миром демонов, куда не могли попасть ни люди, ни другие расы разумных.

Ибо разум пришлось бы оставить на пороге.

Я пел, надрывая глотку, но почти не раскрывая рта. Так надо было, потому что наша песня не предназначалась для окружающих. Покрывало силы можно ткать и в полной тишине.

Особенно такое Покрывало, без единой светлой нити. Поэтому кровники и нуждались во мне, их потрепанные сердца не справлялись с нагрузкой.

— Сснооос…ааллоо…бепрееер…хынн…

— Ты, с чьих когтей стекает свет последних звезд…

— Ты, чьи уши слышат, как дробятся льды на хребте планеты…

— Ты, чьи зубы перекусывают надежды неродившихся детей…

Иногда, теряя нить мертвых звуков, тетя Берта переходила на язык Холмов.

— …Выйдешь ли из пламени, чтобы пролить слезы по кровникам своим?

— Выйдешь ли, Большеухий?.. Ааллоо…

Где-то на краю восприятия, в немыслимой дали, девочку по имени Анка начало тошнить. Я отметил это малозначащее событие как досадный факт. Аня пока нам не мешала, но если она попытается встать, Покрывало может порваться.

Дядя Эвальд тяжко всхрапывал при каждом вздохе. С его напряженных лодыжек струями стекал пот, и пепел под ногами превратился в грязную лужу.

Мы сидели спина к спине.

На ближайшей ко мне кошке загорелась шерсть. Животное выгнулось, едва не оторвав лапы, оставляя на жаровне чадящие клочья. Ее соседка по несчастью, светло-бежевая «сиамка» издавала душераздирающие вопли, какие могут издавать только представители этой породы. Проволочные путы до крови растерли ее тонкие конечности, когти то вылезали, то прятались, хвост бился о решетку, обрастал искрами и на глазах обугливался.

Горький жирный дым окутывал террасы.

По углям разгуливали лиловые сполохи.

Я не ожидал, что это окажется так больно. С меня словно заживо сдирали кожу. Кисточки доносили страдание каждого животного, разрыв каждого нерва, шипение каждой капли крови, падающей в огонь.

Мы пели.

Свет потускнел, а вскоре сместился куда-то вбок. Я открыл глаза, ожидая увидеть потухшие костры, но ничего не изменилось. Тусклым багровым светом переливались прогоревшие угли, решетки под кошками раскалились.

Почти все они бились в своих путах.

На голове у меня шевелились волосы, пот тек двумя грязными струями по вискам и бровям, периодически приходилось сплевывать. Пот имел кисловатый отвратительный привкус гари. Глаза я не отваживался открыть, потому что кошки смотрели на нас.

Мы пели, не пытаясь перекрикивать визг и вой. Покрывало трепетало, прорастая сквозь пространство нашего мира, как многослойный энергетический плед, как вывернутая шляпка медузы, покрытая подвижной, пропитанной электричеством бахромой.

Кошки горели. Тетушка приказало мне ослабить пламя, убрать в сторону часть углей.

Я давно потерял счет времени, хотя обычно без часов не ошибаюсь больше, чем на три минуты. Я охрип и вторил дядюшке скорее носоглоткой, чем голосовыми связками. Возможно, прошло несколько часов, а может быть, и несколько суток.

Я слышал, как Анка и Мария уснули. Меня немножко успокаивало, что дядя Саня не подвел. Мы договаривались — когда начнется самое неприятное, он незаметно усыпит обеих, а потом еще и введет им по капсуле со снотворным. Они уснули очень вовремя.

Только усилием воли я заставлял себя не чувствовать невероятный смрад от горящего мяса. Для фэйри отключить обоняние носа — не великая проблема, но как отключить кисточки…

Кисточки показывали мне все, даже при закрытых глазах. У мужчин Фэйри кисточки дают картину вроде рентгена или УЗИ. Если очень постараться, я могу увидеть людей сквозь стену дома, стоящего в полумиле, но дальше все расплывается. Люди похожи на выпуклые сгустки разного цвета, они плывут среди неподвижных граней и вздрагивают в ритме своих сердец. Мой папа узнает знакомых через три кирпичные стены, а могучие знахари, вроде дядюшки Эвальда, способны на большее, но не признаются. Однажды дядя Эвальд угадал наших кровников в пролетавшем самолете. Иногда мне жаль, что кисточки невозможно отключить.

У обычных нет такого органа чувств, потому они способны мирно спать, когда рядом убивают их кровников.

Дядя Саня пришел к нам, разделся и влился в общий круг. Его сердце пристроилось к суммарному биению за каких-то пять секунд.

Мне сразу стало легче. Только теперь я заметил, какую нагрузку возложила на меня тетя Берта. Описать человеческим языком это невозможно; меня как будто расплющило под массой темной энергии Покрывала.

И еще приходилось выдерживать взгляд выпученных, налитых кровью кошачьих глаз.

Добрые Соседи не поступают так, как мы сегодня. Все вывернулось наизнанку, все происходило наоборот. Мы творили церемонию Темного двора…

— Выйдешь ли из пламени, Ты, чьи усы оставляют борозды в металле?..

— Выйдешь ли изо льда, Ты, чьи лапы раскачивают корни дубов?

— Выйдешь ли заступиться за своих кровников?

— Аррехх…

Наступил миг, когда в области затылка точно треснула скорлупка. Это случилось одновременно внутри и снаружи, во всех направлениях. Если раньше я не ощущал конечности мира под толщей воды, то теперь бездонная вселенная прорвалась со всех сторон.

Саня и Эвальд тоже почувствовали, их разгоряченные плечи разом вздрогнули. Мы раскачивались на пятках, спинами друг к другу, как четырехликое языческое божество или как стайка молящихся хасидов.