Аркадий Стругацкий - Белый камень Эрдени

Родной митрохинский институт — НИИ «Бытпроммаш» — помещался в небольшом старинном особняке с пузатымя полуколоннами у входа и четырьмя кариатидами, что вот уже свыше двухсот лет, и пять из них — на памяти Бориса, день за днем со скорбными улыбками держали на нежных девичьих плечах широкий и тяжкий балкон. Мигрохин всегда с сочувствием поглядывал на этих гологрудых бедолаг: держитесь, девочки! Дом находился под охраной государства, о чем свидетельствовала чугунная доска, укрепленная на уровне второго этажа. У входа зеленела стеклянная вывеска учреждения. Митрохин, пришедший сегодня раньше обычного, в числе первых миновал проходную, весело насвистывая, взбежал по широкой, затейливо изукрашенной мраморной лестнице, прошел по коридору и бодро вошел в приоткрытые двери с табличкой:

«Конструкторское бюро, группа 2».

Как обычно по утрам, Серафима Мироновна, их чертежница, уже заваривала чай на категорически запрещенной электроплитке, и пар чуть пошевеливал прикнопленноe к стене бумажное уведомление в рамке, тщательно выполненное самой Серафимой: «Ответственный за противопожарную безопасность — С. М. Васильева». Большая и светлая комната впритык была заставлена столами и кульманами, и в утреннем малолюдье особенно бросалось в глаза, какая же у них теснотища.

В красном углу комнаты, за своим начальничьим столом уже сидел сам Жорж. Кому Жорж, а кому Георгии Андреевич Бочко-Задонский, обремененный животом и гипертонией крупногабаритный мужчина, некогда — русокудрый могучий красавец. Митрохину он был Георгием Андреевичем. Бочко-Задонский всегда приходил на работу первым. И как обычно, стоял уже у своего кульмана, задумчиво закусив палец, старательный Эдик Грендруков — «потливый ум», как ядовито окрестил его Борисов приятель, блестящий конструктор и редкостный неудачник Серега Пересветов. За соседним с Эдиковым столом, прямо на чертежах разложив свою косметику, беззаветно трудилась Ирочка Стебликова, самый молодой конструктор группы.

— Привет, коллеги! — поздоровался вошедший Митрохин. — Ирочка, что с тобой стряслось?

Молодой здоровый сон обычно не давал Ирочке возможности появляться в группе раньше чем через четверть часа после начала работы. Это стало уже традицией, всегдашним утренним развлечением сотрудников.

— Опять эта Стебликова опаздывает! — ежеутренне, спустя эти самые минуты, возмущался Задонский. — Черт знает что! — И тут же в тихо скрипнувших дверях появлялась легкая на помине Ирочка. — Ну-с, что вы сегодня скажете, Стебликова? — опершись щекой на руку и поигрывая карандашиком, вопрошал ее начальник.

— Ну честное слово, Георгий Андреевич, ну не слышу я его (имелся в виду будильник), а папа к семи уходит!

— А почему бы вашему папе не будить вас перед уходом, Ирина Викторовна? — всякий раз коварно предлагал Жорж.

— Что вы! — с обидой отвечала Ирочка. — Это же шесть десять! — Она стояла в дверях, укоризненно переминаясь на своих потрясающей красоты ногах, и убойной силы взглядом пронзала Задонского.

— Чтоб это было в последний раз! — всякий раз сдавался бывший красавец. — Пропуск отобрали?

— Не отобрали, Георгий Андреевич! — радостно успокаивала его Стебликова. — Они давно уже не отбирают! (Ну ясное дело, вахтеры тоже ведь мужики, хоть и пожилые.)

…- Так что с тобой стряслось, Ирина? — спросил Митрохин.

Ирочка тряхнула белогривой головой. Во рту у нее был карандаш для ресниц.

— Папа у нее теперь к восьми уходит, — злорадно пояснил Жорж.

— Ага, — грустно подтвердила Ирочка, освободив рот и поднося зеркало к глазу. — Он теперь в другом месте работает…

— Пьем чай, товарищи! — позвала Серафима. — Быстренько!

Все привычно, все на месте, все — как всегда в родной конторе. Потом они пили чай, а комната наполнялась сотрудниками. Серега Пересветов болел вот уже третий день.

— Борис Сергеевич, — позвал Митрохина Задонский, — как там у вас с «Эрмитажем»? Сроки-то уже вовсю жмут. Третий вариант, я считаю, вполне. Можно запускать.

— Дрянь вариант, — неожиданно для самого себя сказал Митрохин, поморщившись. А ведь еще вчера, задержавшись после работы и — в который уже раз — просматривая документацию по третьему варианту своего «Эрмитажа», он тоже нашел его вполне приличным. Не ахти, конечно, если честно-то, но Митрохин ведь не Кулибин, не Пересветов даже…

«Эрмитажем» (это красивое и ответственное название было предложено самим Митрохиным) называлась проектируемая им модель самоходного полотерного агрегата для музеев. Заказал ее «Бытпроммашу» эрмитажный отдел технического обслуживания, обходившийся до этого электрополотерами, не ахти какими — мощными, шумными да еще капризными в работе.

Была у заказчиков, кстати, возможность закупить импортные машины, но этот вариант, конечно, не решал проблемы — нужна была отечественная модель. Одним словом, заказали. Одновременно эрмитажники просили модернизировать закупленные ими по случаю самоходные пылесосы. Кем и где закупленные — не важно. А важно то, что при работе они вырывались из рук уборщиц, катались по залам с поросячьим визгом и, переключившись вдруг на обратный режим, выплевывали проглоченный мусор в самых неожиданных местах. С пылесосами быстро разделался умница Пересветов. Теперь-то уж не завизжат и не плюнутся. С пылесосами-то все окэй, а вот с «Эрмитажем»… Ходовая у него, пожалуй, улучшилась, фильтры стали понадежней, покомпактней он стал… Э, да что там юлить: нет изюминки в митрохинском проекте, ни в первом варианте, ни в третьем. А сколько можно тянуть с этим заказом? Маркович, завтех музея, поначалу через день звонил: как да что? «Уж постарайтесь, братцы!» Весь отдел на выставки проводил, на самые дефицитные. Теперь вот обиделся: вот, мол, предпочел отечественную модель… Не звонит.

— Дрянь вариант, — сказал начальнику Митрохин, — сегодня сдам.

Задонский пожал плечами, но промолчал. Уперев локти в стол и ероша руками волосы, почти бездумно глядел Митрохин на осточертевшую, знакомую ему до мельчайших подробностей синьку основного чертежа агрегата. Н-да… Серегина работа — вот изящество! Постой-ка, постой… Стой! У Бориса похолодело под ложечкой, перехватило дыхание. Вот же как! Вот же… И — на одной оси, и — оба эти узла долой! Лишние они, лишние! А сюда эксцентрик, а систему охлаждения — сюда. Ах, балбес, сколько времени допереть не мог! Ну, поняла теперь, тетя Мотя? Поняла, поняла… Схватив лист бумаги, стремительно и четко Митрохин набрасывал схему единого полотерно-пылесосного агрегата. Только бы не сорвалось… Не сорвется! Умница! Гений! Вот так, и так, и так вот, — мысленно поддакивал он возникающим на бумаге узлам и сочленениям. Да за каждую такую находку он отдал бы все, что угодно! И Серега бы отдал, и любой инженер отдал бы! Вот он, «Эрмитаж», вот он, родимый. Жаль, что Пересвет болен…