Райдо Витич - Игры с призраком. Кон третий.

Женщина открыла глаза и уставилась в безбрежное голубое небо. Ей еще не верилось, что она на месте, что месяц в дурмане и тумане канул и этот удивительный воздух, знакомый и такой манящий — явь. Что трава под рукой, трава высокая. Звенящая под лаской ветра — не сниться, что небо не мираж.

Анжина лежала и слушала как шумит трава, заливается птица где-то вдали, поблизости стрекочет кто-то в зарослях и вдруг увидела орлана. Птица парила в небе широко раскинув свои мощные крылья и женщина засмеялась: "здравствуй, знакомец!"

— Эй! — выдала хрипло, протянув к нему руку.

Восторг наполнил душу, изматывающие признаки лихорадки размыло как тени. Женщина поднялась. Застыла, покачиваясь от слабости, оглядывала просторы поля, островки леса вокруг и закричала в небо птице:

— Здрав будь, славный сын славного рода!!! На многие лета и зимы!! Здрав будь гордый гридень небесный!!

И засмеялась, чувствуя себя пьяной от счастья.

Она добралась! Она вернулась!!!

Хотелось не только кричать — хотелось скакать, обнимать траву и землю, деревья, ласково шумящие неподалеку и словно разделяющие ее радость, приветствующие ее. Она отвесила им поклон до земли и головой качнула: спятила. Но как же это здорово!! Пусть безумна, но здесь, в этом вольном краю, наполняющим радостью до краев только тем. Что он есть!

— Как же ты прекрасная, земля мирянская! Века и века тебе лада и мира, наряда и прави!! Живи воля земли свободной, великих родов приют славный!!

Птица заверещала в небе, то ли соглашаясь, то ли отвечая и, добавляя от себя и, продолжала облет своей территории.

Анжина засмеялась и рванула ворот куртки, отдирая клепки, и расставила руки, чтобы ветер остудил грудь, смыл остатки изматывающего жара. Пусть все плохое канет. Нет у нее больше лихорадки, нет слабости. Не место им на этих просторах, а значит и в ней.

Меч за спиной проверила — не Гром ее, хотя и «Грома» — Ричарда, но ничего, зато не без оружия. А клинок славный и в верных руках послужит еще в правом деле.

И пошла по холму вниз, через лес наугад. Куда-нибудь да выйдет, а может места вспомнит. Примерное место посадки она капитану корабля объясняла, но точно определить было сложно. Оставалось надеяться на лучшее. Да и что за печаль? На любимой земле она, а тут уж в род родной ноги донесут. Может по дороге карьер какой будет с водицей — обмыться бы, постираться.

Шла и улыбалась, шею и грудь потирала под прохладным воздухом — славно-то как, славно! Трава зеленая, листья на деревьях яркие, видно молодые — весна на Лефевре.

Долго шла, шатало от усталости и слабости. Жарко становилось — зной дневной начался. Куртку стянула, в одной майке оставшись, на бедрах завязала.

К деревеньке вышла небольшой, в лесу расположенной. Ничего уже не видела от духоты — только бочку у избы заприметила, как ориентир. Рванула к ней заплетающимися ногами и по пояс в воду холодную нырнула.

— Ты кто така? — прогудел неласково голос справо. Вынырнула, воду ладонью с лица стряхнула, глянув на обладателя баска. Дородный мужик стоял хмурился, в бока кулачища упирая. Оружия нет — не воинский человек значит.

— Здрав будь славный сын славного рода, — бросила, воду оттирая — полегчало: и зоркость вернулась и туман их головы ушел.

— Ну и ты будь здрава, только чья ты, не ведаю, — протянул сумятясь: не вязалось у него — одежа чудная, порты мужеска, а грудь женская. И волос короток, по выю, и меч за спиной по рукояти добро кожей увитый. Нехудое оружие — на конце рукояти-то лалы рассыпались — знатная видно девка, а вот кто така да почто осрамлена волосом и одежей заковыриста?

И чуть отпрянул оторопев — глаз-то у нее вот черен был, а глянь — карий!

— Халена Салнцеяровна, рода мирян, — то ли кивнула, то ли поклон положила.

От ты весть! — огладил подбородок мужчина: а баяли капище по мирянской Богине справили, там она и лежит, род лесной сторожит. Ну, дела! Ох, Боги!

— Вельми ж вы Боги заковыристы, — протянул, головой качнув.

— Это не ко мне, — улыбнулась. Монетку в кармане куртки нащупала, вытащила протянула мужчине. — Мне бы коня, добрый человек, да путь до крепища узнать, Мирославову.

Мужик вздохнул, грудь широкую вздыбив, хмарый стал:

— Опять знать сечам по землице идтить, рудицей окрапливать.

Женщина нахмурилась:

— Неспокойно у вас?

— У нас-то что, мы у края, — и махнул рукой в сторону леса. — Ходи туда напрямки. Тама Ряды стоит, место купеческое, торговое. Коней на торжище выбор богат хоть и мерят высоко. Ужо седьмицу рядятся. Апосля на закат лесом тебе дорога и через Белынь. Поспешая — по утру через ден будешь у дозоров мирянских, а там как их воля.

— Благодарствую, — улыбнулась — сами слова вылетали. Не отвыкла от говора, а и слушала с наслаждением — песня. — Здрав будь ты, славный муж, и род твой на многие лета, — поклонилась в пояс и пошла в указанном направлении.

Мужик в ладонь в кулак сжал и вздохнул опять: придется видно кистень доставать вместо лемеха. Ишь, пошла разброда и Халена явилася. Быть сече, как не крути.

Не близок путь до Рядов был. К речке вечером уже вышло, шатало от усталости. К ночи в городке была — открытый стоял, без ограды, врат: терема высокие раскиданы на холме, а ближе к берегу низенькие домишки, причал добротный и лодьи. Мужи ратные дозором ходят и тихо, только слышно где-то на краю кони фыркают, кто-то железом звякает.

Женщина могла в терем постучать, ночевать попросить, но что-то сил не хватило на холм подняться — в траве недалеко у берега растянулась и в небо звездами высвеченное уставилась. И вспомнилось ей, как они с побратимами в ночное ушли и лежали в густой траве, в небо смотрели… Нет Гневомира, а и Любомир неизвестно жив ли. Должен.

Может из мирян или беличей да русичей на торжище будет?

Меч обняла и руку под голову подложив, глаза закрыла — завтра день будет, будет и пища.

Глава 22

Проснулась от неуютного ощущения. Глаза открыла — трое мужчин на нее в упор смотрят. Один, что впереди стоит — высок и строен, лицом и волосом светел, косичка у виска одна и повязка через лоб с бусиной. Одет в рубаху богатую и меч с рукоятью вязью источенной за спиной виден. Второй за его левым плечом стоял — здоров да кудряв, бородат, третий чем-то на первого похож, только старше, усы тонкими концами на рубаху ложатся и серьга в ухе. И все трое женщину рассматривают.

Она села, меч обняла и травинки из волос убрала:

— Женщин не видели?

— Женщина? — удивились все трое, видно за парня ее приняли.

— Ты кто така? — прищурил серый глаз кудрявый.

— А ты? — встала, перевязь через грудь перекинула, руки в карманы сунула и уставилась на мужчин: чего надо-то?