Разноцветные ночи - Игорь Вереснев

ничего не угрожает. Однако к зданию никого не пропускают, говорят, ждут специалистов. Группа спецназначения уже вылетела.

За спиной тихо заскулили: Аннушка зашла в гостиную вслед за мной.

— Мы же там были… мы могли…

Могли. Запросто! И тоже стояли бы соляными столбами, вмороженные в хронолёд навсегда.

— Серёжа, мне страшно! Здесь нельзя оставаться, надо уехать!

Уехать? Хорошая идея. Вопрос — куда?!

Информация об очагах спонтанного стазиса начала просачиваться в СМИ три года назад. Наверняка первые случаи фиксировались и раньше, но как водится, военные и спецслужбы пытались подмять феномен под себя. Лишь когда выявилось его всепланетное распространение, а число жертв пошло на тысячи, силовики признали, что купировать проблему по-тихому не получится, что угроза вполне реальна и следует не замалчивать её, а предпринимать конкретные действия. Или хотя бы для начала понять, с чем на этот раз столкнулось человечество. Как раз тогда я и пришёл в группу.

Специалистов набирали самых разных: физики, химики, биологи, материаловеды, кристаллографы. Объединяло нас одно: все были молодые, амбициозные, уверенные в себе, отчаянные в хорошем смысле этого слова. На нас держалась вся полевая работа — по первому сигналу о заморозке дежурное звено летело к месту происшествия — к месту трагедии, если отбросить эвфемизмы. Исследовали форму и структуру очага, опрашивали очевидцев, составляли посекундную хронологию события. Набирали статистический материал для работы важных, увенчанных сединами и академическими званиями аналитиков.

Гипотезу о применении некоего катализатора, переводящего атмосферный воздух из газообразного состояния в твёрдое, отбросили достаточно быстро. К веществу хронолёд не имел никакого отношения. В состояние локального стазиса погружался сам пространственно-временной континуум. Процесс шёл не мгновенно и не по всей поражённой области одновременно. Существовала некая точка отсчёта, зародыш стазиса, зерно. Скорость распространения была сопоставима со скоростью кристаллизации жидкости, да и формой очаг заморозки весьма напоминал кристаллическую друзу объёмом от нескольких кубометров до тысяч кубометров. Не удивительно, что термин «очаг спонтанного стазиса пространственно-временного континуума» вскоре заменили коротким и ёмким — «хронолёд». Словечко пришло «из-за бугра». Зато «заморозка» — наше, отечественное.

Причину возникновения феномена аналитики определить так и не сумели. Остались непонятными закономерности в направлении роста хронольда, в форме и объёме друзы. Статистический анализ распределения очагов не позволял предсказать, где и когда возникнет следующий. Не удалось установить связь заморозки с сейсмической активностью, атмосферными фронтами, процессами на солнце, фазами луны, временами года. Здесь даже не действовало правило «в одну воронку снаряд дважды не попадает». Попадал, ещё и как! Рядом со старой друзой вполне могла зародиться и разрастись свежая. Одним словом, собранный нашей группой материал не принёс никакой пользы. Почти никакой: единственное, что удалось — в заморозке всегда оказывались люди, ни одного случая образования хронольда без присутствия человека зафиксировано не было. Оптимизма это открытие не прибавило.

Год назад я ушёл из группы. Официальной причиной значилось «неудовлетворённость отсутствием результатов работы», «разочарование в предложенной методологии». Это тоже сыграло роль. Но главной причиной была Аннушка. Для обывателя слово «хронолёд» — синоним слов «ужас» и «смерть», а люди, бегущие не от заморозки, а к ней, пытающиеся что-то изучать, лезущие со своими приборами к ещё не стабильным граням друзы — самоубийцы. Аннушка не ставила мне ультиматумов, я ушёл из группы ради её спокойствия. Мы осели в глубокой провинции, я пошёл преподавать в местный вуз, Аннушка готовилась заняться работой куда более важной — стать мамой. И весь этот год я прилежно не знал, не видел и не слышал ничего о заморозках, терроризирующих наш мир.

Сегодня заморозка пришла за мной.

Андрею, три года бессменно руководившему группой специального назначения, я позвонил в тот же вечер.

— Привет. Не помешал?

— Привет, Сергей. Нет, не помешал, говори.

— О нашей «Грин-Плазе» знаешь?

— Разумеется. Паша со своим звеном работают. Надеюсь, никого из твоих знакомых там не было?

— Мы с Аннушкой там были. Всё на моих глазах началось. Еле успели выскочить.

— О, так ты очевидец? Хорошо, свяжись с Пашей…

— Сколько человек в этот раз?

— Это к полиции, мы пострадавшими больше не занимаемся. Доказано, что количество оставшихся в заморозке значения не имеет.

— А что имеет?

— Ты просто так любопытствуешь или?..

Я помедлил. И твёрдо ответил:

— Или.

— О, так ты снова в деле? Замечательно! Есть, есть кое-какие идеи. Не телефонный разговор, сам понимаешь. Приезжай поскорее, а то людей не хватает катастрофически.

— Что, дела совсем плохи?

Андрей помялся.

— Тоже не по телефону… Да, совсем.

Жилая пятиэтажка на окраине рабочего посёлка попала в заморозку прошлой осенью, уже после того, как я ушёл из группы. Хронолёд проглотил её не полностью, — четыре этажа. Счастливчиков, живших на пятом, эвакуировали через крышу, вертолётом. И вертолётом же сюда забросили нас с Андреем.

— И что ты мне хотел показать? — в -надцатый раз спросил я, когда мы спустились по служебной лестнице на площадку пятого этажа. И в -надцатый раз он не ответил, только поманил за собой в распахнутую дверь квартиры.

Мы прошли её насквозь, до самого балкона. Прямо под нами чернела друза хронольда. Чернела — потому что заморозка случилась ночью, пока все спали. Там они и остались, в своих постелях.

Андрей снял рюкзак, расстегнул. Оказывается, тащил он с собой верёвочную лестницу. Я поёжился невольно, — грань друзы выступала на добрых два метра от стены дома, не собирается же он... Именно это Андрей и сделал. Привязал лестницу к перилам балкона, размахнулся, швырнул. И когда она, развернувшись, повисла вдоль грани друзы, полез вниз. Ничего не оставалось, как последовать за ним.

Пощупать хронолёд не получится — фрикционное взаимодействие отсутствует. Я спускался по лестнице вдоль абсолютно прозрачной стенки «аквариума», по ту сторону которой стояла вечная ночь.

— Это здесь! — крикнул Андрей, когда я поравнялся с окнами третьего этажа. — Смотри вглубь квартиры!

Я пожал плечами, — что можно разглядеть сквозь окно погружённой во тьму комнаты? — но послушно вгляделся. И понял, что не прав. Там были языки пламени, неподвижные, замороженные, как всё в этом «аквариуме».

— Увидел? Это детская, в ней спали двое детей. Если бы не заморозка, они бы сгорели. Я проверил — зерно образовалось именно в этой комнате.

— Совпадение…

— Ага. Я нашёл уже семь таких «совпадений».

Я вдруг вспомнил мальчика, летящего в атриум «Грин-Плазы». И сам не понимая зачем, поправил:

— Восемь.

Стеклянный фасад торгового центра заморозило целиком, но попасть внутрь