Адаптер - Борис Петров

Яркий свет полностью ослепил ее. Кто-то взял Лиз за руку и повел за собой. Он был маленьким, как и она. Маленькая Мара открыла глаза и увидела большую детскую. На коврике, сложенном из разноцветных пазлов, сидела бабушка Насрин, а за руку ее держал Марат. Бабушка Насрин больше не была старой, став молодой красивой женщиной, с теплыми добрыми руками. От нее пахло молоком и хлебом, а еще земляникой и зеленой травой.

Они стали вместе играть, и Мара забылась. Ей не хотелось уходить отсюда, она хотела навсегда остаться с ними, навсегда остаться маленькой девочкой, не знающей ничего, веселой и счастливой.

— Тебе пора, — Насрин взяла ее за руку и повела к другой двери.

— Но я не хочу! — запротестовала Мара. — Мама, я хочу остаться с тобой!

Насрин улыбнулась и поцеловала дочь. Рядом стоял Марат и держал сестру за руку.

— Тебе нельзя здесь оставаться, — серьезно сказал мальчик. — Слишком рано.

— Но почему? Я не хочу возвращаться к ним! — заплакала Мара.

— Ты должна вернуться, потому что ты тоже мама, — Насрин погладила девочку, и Лиз выросла, став взрослой.

Она стояла перед ним, с любовью и болью смотря в любящие глаза. Одежда таяла на ней, уносясь вверх серыми облаками. Лиз увидела себя в зеркале напротив, с длинными волосами, красивыми прядями, лежащими на груди. Ее не смущала нагота, она была естественна. Насрин открыла другую дверь, и Лиз вышла. Она оглянулась, Насрин и Марат помахали ей, и брат закрыл дверь, увидев в ее глазах сомнение, желание вернуться к ним.

Все исчезло, остался только дивный яркий свет. Лиз шла вперед, ступая по мягкой траве, слушая пение ветра и чириканье птиц. Свет преображался, открывая теплый летний день. Она оказалась на поляне, заросшей высокой шелковистой травой. Лиз побежала, радостно крича, слыша свой голос, немного хриплый и низкий, но ее, настоящий, красивый.

Она прибежала к огромной мраморной ванне, возле которой стояла ее мать и сестра. Она была молода и красива, глаза смотрели на Лиз с любовью и нежностью, в лице больше не было уродства болезни, ни одной гримасы или резкого движения головы.

— Я тебя ждала, любимая Мара. Теперь моя очередь очистить тебя, — она поманила Лиз к себе и помогла войти в огромную ванну. Вода была холодная, и это было очень приятно. Солнце пекло голову, и Лиз нырнула, как ребенок, расплескав воду во все стороны. Сестра сняла платье и вошла воду к ней. Она бережно мыла голову Лиз, смеясь, когда она пыталась ущипнуть ее, отвечая быстрым щипком в ответ. Сестра тщательно вымыла Лиз, вода сначала почернела, но за секунду стала прозрачной.

Они сидели в ванной, держась за руки, смотря друг на друга. Солнце стало закатываться за горизонт, холодало. Лиз замерзла, а сестра, казалось, не чувствует холода.

— Тебе пора, — сказала сестра и расцеловала Лиз, счастливо улыбаясь. — Я так хотела, чтобы ты стала свободной. Ты будешь хорошей матерью, я знаю.

Лиз улыбнулась и приготовилась. Сестра повалила ее в воду и стала топить. Лиз захлебывалась, рвалась на свободу, но сестра была сильнее, у нее вновь стало страшным лицо, и Лиз увидела свою мать в минуты приступа.

— Не смотри на меня, не смотри! — умоляла мать, и Лиз повиновалась, безвольным телом опускаясь на дно ванны.

Лиз открыла глаза. Еще не понимая, где она находится, что-то чувствуя, что-то рвущееся из нее, она повиновалась чужой воле, поднявшей ее, склонившей над жестким блестящим полукругом.

Ее рвало долго, с криком, с плачем от боли, от рвущегося наружу нутра, желающего избавиться от яда, выжатого, отторгнутого ее телом. Она не думала, не старалась разглядеть в этом ослепительном белом свете того, кто был рядом с ней, кто менял судна и вытирал ее.

Ее подняли и понесли в душевую. Она позволила себя раздеть, вся одежда была грязная, от нее сильно воняло. Лиз поняла, что организм выпустил из нее все, и от этого волна стыда захлестнула ее.

— Не плачь, ты не виновата, — шептал Беджан, моя ее в душе. Он не разделся и был весь мокрый, твердой и нежной рукой отмывая Лиз жесткой мочалкой. Когда она вся оказалась в белой пене, Лиз успокоилась и рассмеялась. — Ну вот, все хорошо. Ты вернулась, слышишь — ты вернулась!

Лиз остановила его руку и взяла лицо Беджана в мыльные ладони. Он улыбался, глядя в ее счастливые глаза.

— Здравствуй, любимый, — прошептала Лиз, сквозь шум воды еле-еле слыша свой голос.

— Здравствуй, любимая Лиз.

— Я люблю тебя, — прошептала Лиз и поцеловала, измазав Беджана мыльной пеной. Она расхохоталась и, вложив все свои силы, громко закричала. — Я люблю тебя!

Лиз обняла его, нетерпеливо стаскивая мокрую робу. Беджан не сопротивлялся. Лиз отбросила робу в сторону, потянула его под горячую струю, жадно целуя, дрожа от нетерпения.

— Ты изменилась, — улыбнулся он, когда Лиз устала и с озорством смотрела на него.

— Нет, я вернулась, — слегка хрипловатым голосом ответила она. Ей понравился ее голос, она так его себе и представляла.

— Дети еще спят, все уехали в город.

Лиз игриво закусила губу, ущипнув его за крепкий живот. Он взял ее на руки и мокрую вынес из душа. На этаже никого не было, одна дверь была открыта, где на кровати лежала чистая одежда для Лиз и Беджана. Ю-ли все подготовила, когда Беджан унес Лиз в душевую. Она не видела их, следуя указаниям молодого старика. Ю-ли то плакала от радости, то смеялась и не могла никак успокоиться.

— Тебе надо поспать, — сказал Беджан, укладывая Лиз на кровать.

— Тебе тоже. Иди ко мне, — она поманила мужа и захихикала.

Беджан лег рядом, они с трудом умещались на узкой кровати, едва не падая, когда Лиз ложилась на него, горя от возбуждения.

— Закрой глаза, я все сделаю, — шепотом сказал Беджан, сидя перед ней и гладя по груди и животу, чувствуя, как она отзывается на ласки, как начинает прерывисто дышать.

— Я хочу, чтобы ты тоже был счастлив, как счастлива я, — она вопросительно посмотрела на него, он улыбнулся и поцеловал Лиз.

— Я счастлив, потому что у меня есть ты и дети. Твое счастье и мое счастье. Нет больше счастья для мужчины, когда его женщина счастлива.

— Я люблю тебя, — прошептала Лиз и закрыла глаза. Беджан давно не брился и колол ее, но