Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Рассказы и повести - Роберт Шекли

о всяких пустяках. Человеку со стороны подобная беседа могла показаться вполне заурядной, однако мы с Вольфингом связаны тесными узами дружбы. Это значит, что я не могу избежать эмоционального проникновения в его мысли, скрытые за выражением лица, за жестами и телодвижениями.

Итак — хотя он ни словом об этом не обмолвился, — я мог бы с уверенностью сказать, что в то утро он был расстроен.

Не полагается, конечно, в разговоре касаться того, что не было высказано в словесной форме. И я решил попробовать хотя бы мысленно облегчить печаль своего друга, стараясь при этом никак не задеть его.

Попытки мои были весьма неуклюжи, однако Вольфинг ощутил моё искреннее сочувствие (будучи моим ближайшим другом, он не мог этого не заметить) и, в свою очередь, постарался как-то успокоить меня. Однако и ему это тоже до конца не удалось. Моё восприятие языка калдорианцев неизмеримо улучшилось с тех ранних, исполненных наивного изумления времён, когда я считал, что слова должны означать именно то, что сказано, и ничего больше; но я всё ещё частенько вынужден извиняться и действовать весьма нерешительно, когда дело доходит до свойственных им врождённых смысловых тонкостей, которые напоминают скорее телепатическое общение, а не обычную речь.

Вольфинг проявил достаточно доброты и мужества, чтобы помочь мне выпутаться из столь двусмысленного положения. Не знаю уж, чего ему это стоило, но он в конце концов умудрился — заставил себя! — сказать:

— В последние дни я всё время чувствую какое-то странное напряжение.

— И сколько дней это продолжается? — спросил я.

— Дня три.

Значит, исходной точкой его напряжённого состояния был праздник Сарамейш! Лицо Вльфинга покраснело, он нервно покусывал губу — вот что значит откровенно говорить о своих эмоциях и настроениях! У него был такой вид, словно он хочет поскорее выбежать вон из комнаты!

Я тоже был не в лучшей форме. Возможно, того ключа к эмоциям, который дал мне Вольфинг, было бы вполне достаточно для любого калдорианца, но мне, тугодуму, землянину, этого было мало.

Я заставил свои эмоции улечься — во имя нашей дружбы. Пусть тяжело будет лишь мне одному. Сознавая свою ответственность перед столь близким другом, как Вольфинг, я постарался вести разговор окольными путями и соблюдая максимальную тактичность.

— Сарамейш прошёл на редкость удачно, — сказал я.

— Да, безусловно. — Теперь Вольфинг говорил вполне уверенно.

— По-моему, Дерних был просто неотразим в поединке с богом.

— Я с тобой совершенно согласен.

— А уж наш Грандинанг!.. Какой всё-таки великолепный клоун из него получился!

— Да уж. Наш дружок поистине сам себя превзошёл! — поддержал меня Вольфинг.

Я внимательно следил за ним и старался уловить его внутренний настрой, когда он что-то отвечал мне. Пока ничто из упомянутого мною не вызвало в его душе особого отклика, совпадавшего с его теперешним напряжённым душевным состоянием.

— Жаль, что тебе пришлось сидеть среди незнакомых людей! — продолжал я.

— Так уж мне выпало по жребию. Но это неважно. Мой душевный настрой прекрасно совпал с настроением тех, кто сидел рядом.

— Это очень удачно… А Элиаминга ты видел? Он, бедняга, оказался за колонной, которая здорово мешала ему смотреть. Боюсь, это существенно уменьшило для него мощность катарсиса. По-моему, просто позор, что кому-то достаются такие плохие места!

— Да нет, всё совсем не так страшно, — успокоил меня Вольфинг. — Я разговаривал с Элиамингом. Он сказал, что, поскольку видно ему было плоховато, он следил за действом с особым напряжением, и положительный результат не замедлил сказаться.

— Я так рад! — искренне воскликнул я. — А то я очень за него беспокоился. И Ланея тоже.

— Неужели и она? — удивился Вольфинг. — Уж ей-то по такому поводу беспокоиться не следует.

— Но ей даже приятно беспокоиться о ком-то из близких друзей! — возразил я. — Ей также было очень жаль, что Дерних так сильно порезался, а Грандинанг явно переутомился, изображая клоуна, но более…

— Да-да, продолжай, — сказал Вольфинг.

— Но более всего она беспокоилась о тебе.

— Вот как? Ты в этом уверен?

— Ну конечно!

— Мы с ней после праздника ещё ни разу и не поговорили как следует, — заметил Вольфинг, теперь уже почти не скрывая, что он уязвлён!

Ага! Я почувствовал себя гораздо увереннее и заговорил куда более доверительным тоном:

— Но это же первое свидетельство того, что ты ей не безразличен! Ты ведь знаешь, какие женщины скрытные, это даже в пословицу вошло, и как умело они маскируют самые сильные свои чувства. Любовь Ланеи к тебе…

— Любовь? Ты сказал — любовь? Ты, должно быть, чрезмерно преувеличиваешь, хотя это весьма мило с твоей стороны…

Теперь я был на коне и на полной скорости двинулся вперёд.

— В таких делах я никогда не стал бы преувеличивать! — заверил я его.

— Любовь! Просто не верится!

— В таком случае ты единственный человек в Мореи, который об этом не знает. Ну всё, хватит, соберись-ка! Любовь — самое естественное и вполне предсказуемое развитие человеческих отношений, и зарождается она чаще всего именно внутри группы близких друзей. Впрочем, ты и сам всё это прекрасно знаешь!

— Знаю… — неуверенно протянул Вольфинг. — По крайней мере, теоретически. Но ведь никогда нельзя заранее быть уверенным, что тот или иной конкретный человек тоже… Да и, честно говоря, я боялся, что ты…

— Хорошего же ты мнения обо мне! — рассмеялся я. — Ты что, считаешь меня Неотразимым Капитаном, этим ревнивым собственником из популярной комедии? Или ты полагаешь, что инопланетянин со свихнутыми мозгами, явившийся сюда с какой-то отвратительной планетки — каковым, собственно, я и являюсь! — способен на гнусную ревность? Друг мой, на самом-то деле я не так уж плох! И нежные узы нашей дружбы для меня не менее святы, чем для тебя!

Вольфинг пытался протестовать, пылко доказывая, что у него и