Эдгар По - Сообщение Артура Гордона Пима (сборник)

Эдгар По в поисках еще более жестоких катастроф уходит от земли в мировой Океан. Здесь, в необозримой бурной воде, сосредоточенное ожидание гибели расцветает энергично и колоритно. Рыбак рассказывает о «Низвержении в Мальстрем»: «С восторженным ужасом я обводил глазами бешеный круг. Шхуна каким-то волшебством повисла посредине бездонной воронки – совершенно ровные склоны казались прямо-таки эбеновым деревом… если бы не дикое коловращение, если бы не призрачная пляска отражений. Полная луна сияла из круглого провала в тучах, рассеивая золотой ореол до самой глубины бездны».

В рассказе «Манускрипт, найденный в бутылке» акватический делириум еще более фантастичен: немыслимый ураган в южных широтах близ острова Ява, двое бедолаг на палубе агонизирующего корабля, волны – яростные пенистые хребты, фосфоресцентные бездны… «Мы были на дне такой бездны, когда отчаянный крик моего спутника вонзился в кипящий кошмар ночи: “Смотрите, смотрите, Боже, что это!” Я поднял голову – по краю бездны расползался угрюмый багровый свет, пятная тусклыми отблесками нашу палубу. Кровь заледенела: на ужасающей высоте прямо над нами, готовый вот-вот рухнуть в бездну, застыл гигантский корабль, не менее четырех тысяч тонн…»

Нарратор невероятным образом попадает на этот корабль старинной постройки, где бродят древние старцы, никого и ничего на замечающие, – люди экипажа в странной одежде давно минувших времен. И судно бредет, не замечая урагана. И вдруг: «Корабль внезапно восстал из моря, словно собираясь взлететь. О ужас сверх всякого ужаса! Лед трещал и ломался и справа, и слева, и корабль ринулся вниз, по концентрическим кругам невероятной ширины амфитеатра, края которого пропадали в напряженной тьме… Круги сужались, сжимались, нас неодолимо влекло в головокружительную глубь ревущего океана». Беспощадная, затягивающая навсегда турбуленциями воды и вакуума бездна – это нечто постсредневековое, романтическое, современное. В конце «Манускрипта, найденного в бутылке» очень любопытное авторское примечание: «Несколько времени спустя я познакомился с картами Меркатора, где океан обрушивается в четыре горловины (северной) полярной бездны и абсорбируется земным нутром. Полюс на этих картах представлен огромной черной скалой». Такие карты действительно существуют [20] , и это наводит на разного рода предположения.

Бог – истина и жизнь, хорошо, так и должно по замыслу быть, парадигма платонического «первоединого» не допускает дуализма. Одно жизненное средоточие, один принцип распространяет круговые живые эманации, сперматические эйдосы, чья организованная энергия постепенно распадается в предвечном Хаосе. Это натуральный процесс при отсутствии так называемого зла, демиурга уничтожения, Врага. Ересь христианских неоплатоников – Оригена, Пелагия, раннего Августина. Догма не желала принять Бога без сатаны, Христа без антихриста, жизнь без смерти. В результате – бескомпромиссная борьба двух полюсов: света и тьмы, средоточий жизни и смерти, центробежной эйдетической экспансии и центростремительной абсорбции.

В политеизме, где земля живой организм в живом космосе, географии в нашем понимании быть не могло. В стремлении стоиков, пифагорейцев, неоплатоников к схематическому единству и, следовательно, к той или иной системе координат, некоторые географические представления появились. Впоследствии арабские ученые сблизили небесное единство и солнце, земное единство и Ориент. И поскольку географические карты составлялись согласно религиозной системе соответствий, в картографии доминировали два направления, основанные на признании либо непризнании смерти как второго экзистенциального полюса.

В эпоху ренессанса солнце и Ориент постепенно заменили полярной звездой и северным полюсом (компасное направление на Nord). На многих картах Ренессанса, начертанных в духе неоплатонизма, северный полюс располагался где-то в Гиперборее или в Гелиодее («материк неподвижного солнца» за Гипербореей). Меридианы веерообразно уходили на все стороны и пропадали во вселенском Океане, в космосе «воды», в недоступных систематике метаморфозах. Реформация со своим акцентом на Библию представила земной рай как меридиональную парадигму: на севере – древо жизни и творение Адама, на юге – древо познания добра и зла и, соответственно, двойная женская ипостась – Ева-Лилит. Аббат Иоганн Тритем фон Спонгейм в сочинении «Steganografia» (тайнопись) сравнил все это с пространственной ситуацией Палестины и религиозно санкционировал идею земного юга как целенаправленности меридиана. Почему? Эта страна вытянута точно по вертикали, Иордан, река жизни, берет начало в снегах горы Гермон и впадает в Мертвое море – символ смерти. В пролонгации подобная вертикаль дойдет до Южного Креста, вселенской Голгофы. Таким образом, земной мир оказался стянут к южному полюсу – средоточию Сатаны-Лилит.

Библейский дуализм определил европейский географический принцип. В самом деле: сороковой градус северной широты и северней: Мадрид, Греция, расцвет цивилизации; сороковой градус южной широты и южней: практически ничего, далее необозримый океан. От севера к югу: жизнь – смерть, дух – материя, добро – зло. Заметим: смерть уже не простая утрата жизненной энергии, зло не «умаление суммы добра», материя не «рецептивность духовных форм» или «чистая потенция». Это автономные и активные принципы. Нарастает давление «небытия», вздымается «черное солнце ночи», луна отравляет душу и тело собственным светом. Кровью, тленом, «тщетой усилий человеческих» веет от эпохи барокко, которая изобрела механические часы и жуткую эмблему Времени. Но тогда еще была определенная проблематичность: гармонией, эстетическим достижением считалось «соединение противоположностей» (conjunctio oppositorum), в сущности, немыслимое сочетание жизни и смерти. Два-три века спустя романтики – Жан Поль, Эдгар По, Жерар де Нерваль – воспели триумф «негативного первоединого».

Я искал Божье Око и увидел

Орбиту черную и бездонную,

Там излучалась ночь,

постоянно концентрируясь,

Странная радуга окружала это небытие,

это преддверие

Древнего Хаоса, эту спираль,

Пожирающую Миры и Дни.

В этих строках Жерара де Нерваля чувствуется ледяное дыхание нового божества – смерти, ничто, абсолютного ноля. Это «перевернутый платонизм»: вместо эйдетической экспансии – равномерное материальное сжатие, абсорбция, вместо избытка – лишенность, вместо расточения – беспрерывная консумация. Жизнь совершенно утратила легкомыслие, упоение, восторг, зато приобрела массу теорий о смысле жизни, где темнеют жесткие слова: опыт, борьба, сопротивление, выживание и т. п. После романтизма – нигилизм, потом констатация Александра Блока в поэме «Возмездие»: