Айзек Азимов - Новые Миры Айзека Азимова. Том 5

— И так случается?

— О да. И века не проходит, как появляется что-нибудь любопытное.

— Вы имеете в виду нечто такое, что вы и сами могли бы придумать, но пока еще не придумали? — спросил Меррей.

— Вот именно.

— И вы надеетесь, что я смогу быть полезен для вас в этом смысле?

— В ближайшие сто лет я на это не рассчитываю. Но успех рано или поздно обеспечен. Ведь вы… вы будете трудиться вечно.

— Я? Буду трудиться вечно? — спросил Меррей. — Я буду вечно думать?

— Да, — сказал Голос.

— Зачем?

— Я уже сказал: чтобы добывать новую информацию.

— Ну а дальше? Зачем мне искать новую информацию?

— Право же, странный вопрос, господин Темплтон. А чем вы занимались в вашей земной жизни? Какую цель ставили перед собой?

— Я стремился заслужить одобрение моих товарищей. Хотел получить удовлетворение от своих достижений, зная, что время мое ограничено. А теперь? Теперь предо мной вечность! Это понятие уничтожает всякую цель, не правда ли?

Голос спросил:

— А разве мысль и открытие сами по себе не дают удовлетворения?

— Открытие удовлетворяет, если время, потраченное на него, ограничено. Открытие, растянутое в бесконечности, не удовлетворит.

— Может быть, вы и правы. Но, к сожалению, у вас нет выбора.

— А если я откажусь?

— Я не намерен вас принуждать, — сказал Голос. — Но, видите ли, в этом нет необходимости. Ведь ничего другого вам не остается. Вы не знаете, как сделать, чтобы не думать.

— В таком случае, — проговорил медленно Меррей Темплтон, — я поступлю иначе.

— Ваше право, — снисходительно ответил Голос. — Могу ли я знать, что вы имеете в виду?

— Вы и так уже знаете. Извините, но разговор наш так необычен… Вы построили конфигурацию электромагнитных колебаний таким образом, что мною владеет иллюзия, будто я вас слышу и отвечаю на ваши слова. На самом же деле вы внушаете мне свои мысли и читаете мои.

— Допустим. И что же?

— Так вот, — сказал Меррей, — иллюзия это или нет, но я не желаю мыслить с единственной целью развлекать вас. Я не желаю существовать вечно ради того, чтобы тешить вашу любознательность. Я… я приложу все старания к тому, чтобы не мыслить.

— Ну-ну, не будем ссориться, — сказал Голос. — Замечу только, что, если вам это и удастся, я немедленно воссоздам вас с таким расчетом, чтобы впредь ваш способ самоубийства стал невозможным. Если же вы отыщете другой способ, я реконструирую вас так, чтобы исключить и эту возможность. И так далее. Игра обещает стать интересной, но в любом случае вы будете существовать в качестве мыслящего разума вечно. Так мне хочется, уж не взыщите.

Меррей внутренне содрогнулся, но овладел собой и продолжал спокойно:

— Значит, я все-таки попал в ад. Вы утверждаете, что ада не существует, но, может быть, все дело в словах?

— Может быть, — сказал Голос.

— Тогда рассмотрим другую возможность, — сказал Меррей. — Что, если мои мысли окажутся для вам бесполезны? И если это так, не лучше ли будет меня ликвидировать и ни о чем больше не беспокоиться?

— Ликвидировать… в награду? Вы желаете обрести нирвану в качестве приза за поражение и хотите меня уверить, что это лучший выход для меня? Послушайте, Темплтон, не будем торговаться. Можете мне поверить: вы не будете бесполезны. Имея в распоряжении вечность, вы в конце концов вынуждены будете родить интересную мысль, хочется вам этого или нет.

— Ну что ж, — проговорил Меррей. — Тогда я поставлю перед собой другую цель. Я придумаю нечто такое, о чем вы не только никогда не думали, но и не могли предположить, что это возможно. Я найду последний, окончательный ответ, после которого познание потеряет смысл!

— Вы не понимаете природы бесконечности, — ответил Голос, — и странным образом Меррею показалось, что отвечает он сам. — Могут существовать вещи, о которых я еще не удосужился узнать. Но не может быть ничего, о чем я не мог бы узнать рано или поздно.

— Неправда, — сказал Меррей задумчиво. — Вы не можете знать собственного начала. Вы сами в этом признались. Значит, вы не можете знать и своего конца. Вот и отлично. Это будет моей целью — и станет окончательным ответом. Я не буду стараться уничтожить себя. Я уничтожу вас, или вам придется покончить со мной.

— Так, — сказал Голос, — вы пришли к этому выводу раньше, чем я предполагал. Обычно на это тратят больше времени. Все, кто находится вместе со мной в этом мире вечной мысли, имеют намерение меня уничтожить. Но сделать это невозможно.

— Ничего. Времени у меня достаточно. Что-нибудь придумаю, — сказал Меррей Темплтон.

Голос ответил спокойно:

— Так думай об этом. И пропал.

Последний челнок

The Last Shuttle

© 1981 by Isaac Asimov

Последний челнок

© В. Гольдич, И. Оганесова, перевод, 1997

Этот рассказ был написан в честь первого челнока, «Колумбия», совершившего великолепный полет в апреле 1981 года. Редактор флоридской газеты, распространявшейся и на мысе Канаверал, в предвкушении торжественного момента попросил меня написать для них рассказ. Мне предложили название: «Последний челнок», а когда я спросил, что они имеют в виду, мне ответили: «Совершенно ничего! Пишите что угодно, лишь бы соответствовало названию!»

Я и написал, и 10 апреля 1981 года рассказ появился в приложении к газете под названием «Сегодня».

Вирджиния Ратнер вздохнула: — Полагаю, когда-то должен быть и последний раз. Ее глаза с беспокойством обратились в сторону моря, сверкающего под теплыми солнечными лучами.

— Напоследок нам повезло — выдался отличный денек, хотя дождь с градом лучше соответствовал бы моему настроению.

Роберт Гилл, старший офицер Космического Агентства Земли, посмотрел на нее без особого сочувствия.

— Перестань хандрить. Ты же сама сказала: должен быть последний раз.

— Но почему мне выпало быть пилотом?

— Потому что ты наш лучший пилот, и мы хотим, чтобы все прошло без проблем. А почему я должен демонтировать Агентство? Удачного завершения!

— Удачного завершения? — Вирджиния наблюдала за погрузкой, неподалеку выстроилась длинная цепочка дожидающихся своей очереди пассажиров.

Последний полет.

Она управляла челноками вот уже двадцать лет, и все это время знала, что когда-нибудь наступит последний рейс. Можно было бы предположить, что это знание ее состарит, но в волосах Вирджинии не появилось седины, а на лице — морщин. Может быть, жизнь в условиях постоянно меняющейся гравитации имела к этому какое-то отношение.