Санитарный день - Екатерина Витальевна Белецкая

Скрипач. — Как это ни странно, такого рода гормональные сбои обычно бывают в среде очень и очень богатых рауф, там, где родители стараются изолировать детей и подростков от плебса. На ранних стадиях это купируется просто сменой обстановки, и общением со сверстниками всех полов, а не только своего. Но вот на поздних…

— Погоди-погоди, — подняла руки Дана. — То есть это у всех вообще бывает, и у мальчиков, и у девочек, и у средних?

— Совершенно верно, — кивнул Ит. — Кстати, про ихтиоз — это человеческие врачи придумали. Причем на основе работы именно с девочками. Это называется «стеклянная рыбка», если случай сильно запущен, кожные изменения могут стать такими, что лечиться потом даже по пятерке придется очень долго. Кожа меняет структуру, становится полупрозрачной и блестящей. И очень тонкой, её легко повредить. Насколько нам известно, на лечение обычно уходит несколько лет. У мальчиков и средних это состояние протекает легче, хотя тоже ничего хорошего. Понимаешь, механизм довольно сложный, долго объяснять. Но если попытаться упростить… сперва начинается дисбаланс в гормональной сфере, потом он нарастает, начинается изменение работы внутренних органов, изменения по крови, в последнюю очередь начинается нарушение метаболизма костной ткани, кости становятся хрупкими, превращаются в губку, это такой вариант остеопороза.

— И это всё из-за того, что нет нужных феромонов? — с ужасом спросила Дана.

— Да, — кивнул Ит. — Точнее, потому что у организма нет возможности дать ответ на нужные феромоновые ряды, и выстроить адекватный гормональный фон. Дана, пойми, рауф и люди — это всё-таки разные расы. Очень разные. А мы еще и не совсем люди, и не совсем рауф.

— Но раньше же вы как-то жили?..

— Ох, — Скрипач полез за сигаретой в пачку, и обнаружил, что сигареты кончились. — Мы находились почти постоянно в нужной среде, кроме того, нас ещё и корректировали на начальном этапе. Вот смотри. Первые годы мы жили с изменениями в сторону человека, по той схеме, которую заложил Пятый, когда редактировал геном. Дальше — геном после попыток взаимодействовать с Сетью пришел к исходной точке, но мы тут же оказались именно что в среде, рауф в нашем круге общения было примерно столько же, сколько и людей. И, разумеется, все механизмы работали так, как положено. К тому же мы были развязаны к тому моменту, а это значит, что подростковые болячки нам грозить уже ну никак не могли. У взрослых гормональный фон стабилизируется самостоятельно. И на эту тему мы даже не думали, зачем бы? Далее. Происходит что-то… знать бы ещё, что именно, и мы оказываемся на той планете, но — в обществе Рифата и Лийги, которые, просто присутствуя рядом, давали правильную феромоновую картину, которая наши организмы, видимо, вполне устраивала. Потом мы оказываемся здесь, и пять лет ничего не происходит, потому что — что?

— И что же? — не поняла Дана.

— Потому что все эти пять лет тушки отходили от того, что с ними сотворил кто-то, и восстанавливались. И, будь они неладны, восстановились. А нужного ряда-то и нет, то есть в пределах видимости имеется одна Лийга, которая своим присутствием, вероятно, что-то всё-таки притормаживала, но Лийга — женщина, а это только половина ряда.

— То есть вам нужно пообщаться с мужчиной рауф, так, выходит дело? — спросила Дана.

— Думаю, уже нет, — покачал головой Ит. — Общением тут дело бы не обошлось. Нужна нормальная корректировка по гормонам, нужны анализы, чтобы понять, что произошло, и, боюсь, нужно какое-то лечение. Какое — сейчас сказать нереально, потому что нет данных. И взять их неоткуда.

— Посчитаем, — предложил Скрипач.

— Посчитаем, куда мы денемся, — кивнул Ит. — Другого нам ничего не остается.

— То есть вы оба можете свалиться в любой момент, что ли? — с ужасом спросила Дана.

— Ну, не в любой, конечно, — хмыкнул Скрипач. — Стадия начальная, до сваливания есть какое-то время… надеюсь. Но вообще, если серьезно, нам надо отсюда бежать, и побыстрее. Вот только как?

— Лийга сказала, что он нас не выпустит, — напомнила Дана.

— В том-то и дело, — Ит отвернулся. — В том-то и дело, что не выпустит. И, спорим на что угодно, он предполагал нечто подобное.

— С чего ты это взял? — спросил Скрипач.

— Больше чем уверен, что он в курсе про операции, которые мы делали Лину и Пятому, в курсе о всех корректировках, и помнит всё то, что было в считках, потому что это — его собственная память, — Ит встал, вышел в прихожую. Вернулся он через полминуты с новой пачкой сигарет. — Рыжий, согласись, мы попали. И, кажется, всё намного хуже, чем мы думали.

* * *

За Лийгой рыжий поехал в понедельник — ничего, всего на три дня, уверял он, кое-что посчитаем и сделаем, а потом ты обратно вернешься. Но дождь же пойдет, возражала Лийга, чего мне там делать в дождь? Ничего, будешь у печки сидеть, и травки перебирать, говорил в ответ Скрипач, просто сейчас ты нам очень нужна, ну просто очень и очень. Поэтому давай, садись в машину, и вперед. Лийга, конечно, поняла, что Скрипач чем-то встревожен, но до возвращения домой вопросы задавать не стала. Дома, когда её ввели в курс дела, Лийга сперва ничего не ответила, просидела несколько минут, о чём-то размышляя, а потом сказала:

— Вы уже поняли механизм происходящего?

— В общих чертах, — ответил Ит. — Нам надо будет поработать несколько дней, чтобы просчитать хотя бы десяток возможных сценариев.

— Дело во взаимодействии, видимо, — Лийга не спрашивала, она утверждала. — Потому что раса не одна. И работать это всё может непредсказуемо.

— Именно так, — согласился Ит. — Самое скверное…

— Что лечиться нечем, — закончила за него Лийга. — И негде.

— И ты снова права, — Ит, сидевший за столом, опустил голову на руки. — Ничего нет. Теоретически, подчеркну, именно теоретически в здешних условиях можно было бы синтезировать некоторые реагенты для анализов, но для этого требуется лаборатория, и это может занять не один месяц, потому что нужны исследования. Мы всё-таки медики, Лий, причем военные, и это не совсем наша область, как ты понимаешь. Мы бы справились, но…

— Можешь не продолжать, — Лийга откинулась на стуле и прикрыла глаза. — А ещё это смертельно. Так?

—