Марианна Алферова - Елена Прекрасная

Вот именно, что же это такое? Археолог огляделся. Луч фонарика заскользил по каменным стенам. Скорее всего, какое-то древнее захоронение. Примитивные рельефы на стенах хранили следы краски - и краски добытой из почвы. Вот красная охра. А эта желтая похожа на ту, что называют сиеной... Вот какой-то эгеец - еще в обличье сухопутном, коротконогий и с человекоподобными руками - правда длиннопалый, - лежит на плоском камне, свесив руки и ноги и откинув голову. Лучи светила падают на него сверху, и каждый луч, будто щедрая рука бога, подносит к носу и губам эгейца свой дар - уже знакомые восьмилистники. Символы жизни.

Атлантида отвернулся от рельефа и принялся оглядывать каменный саркофаг. Что это саркофаг, археолог решил сразу. Форма уж больно универсальная. Как форма ванны. Бронзовая ванна, найденная в Помпеях, была почти такой же, как современная. Все прочее - лишенные функционального смысла ухищрения. Так и саркофаг. Ведь это, прежде всего функциональная вещь, а все остальное - желание поразить воображение - людей ли, богов ли не важно...

Археолог погладил массивную крышку. Руками ее не поднять. И с помощью кресла-антиграва такую махину не сдвинешь - на рассчитано кресло на подобные тяжести. Впрочем, кресло у них осталось одно на двоих. И антигравитационных поясов и тросов с собой нет... Ничего нет. Есть лишь резак. А почему бы и нет? И, кстати - почему они кричат о безвыходности? Этим резаком можно вскрыть что угодно. Можно вырезать входную дверь и вырваться на свободу... Лишь бы знать, где крушить стену. Но ведь они знают.

Атлантида захохотал...

- Что с тобой? - Дерпфельд направил ему луч фонарика в лицо.

- Как ты думаешь? Что там внутри? Сокровища? Книги? Или ограбленный труп? - спросил Платон, обходя находку в третий или в четвертый раз. По наружной стене саркофага шли какие-то надписи и рельефы. Но некогда было их разбирать. Кто бы мог подумать, что "горячая точка" * может оказаться в этой скале?

(* горячая точка - археологический термин.)

- Ограбленный труп, - отвечал Дерпфельд - он был реалистом.

Платон притащил и настроил резак. Где лучше вскрывать? Там, где саркофаг шире? Или там, где уже? Ладно, что тут долго думать: где сужается, и начнем. Современный клей без швов скрепит крышку. Все равно массивные предметы не в чести у музеев, слишком дорога транспортировка по Галактике им подавай то, что может уместиться в чемоданчике и одновременно поразить воображение. Вот если бы...

И Платон отделил часть крышки. Отложив резак, он схватил фонарик и осветил внутренности... Поначалу в глазах его мелькнуло изумление... потом... Он запустил руку внутрь и... Извлек наружу форменный комбинезон. Да, да, обычный комбинезон, какие обычно носят военные астронавты. Не слишком больших размеров - взрослый эгеец вряд ли в него залезет. Только ребенок. Даже учитывая теорию подобия культур, такое изумительное совпадение - слишком невероятно. Платон оглядел находку. На рукаве сверкала голограмма Лиги Миров и ниже еще одна. "Космический линкор ЕЛЕНА ПРЕКРАСНАЯ.

Дерпфельд стал хохотать. Он так хохотал, что рухнул на обезображенный саркофаг и дрыгал ногами, он визжал, как эгеец, и под конец совершенно обессилел. Профессор отложил комбинезон в сторону и стал шарить внутри. Нашел ботинки - тоже невеликого размера и тоже армейские. За ботинками пошли какие-то мелочи: пакетик от конфет, вечная ручка, у которой кончились чернила, футляр электронной записной книжки. И все. Потому как дальше рука Платона не пролезала.

Разозлившись, он разрезал крышку на маленькие дольки и снял одну дольку за другой. Нашел бластер системы "Фараон", и длиннющее жемчужное ожерелье. Причем черные и розовые жемчужины чередовались. Такое ожерелье на аукционе Галакт-Кристи стоит целое состояние. Не долго думая, Платон хотел сунуть его в карман.

Но Дерпфельд остановил.

- По-моему у этого ожерелья есть хозяин.

- А нет такого закона, по которому я могу ожерелье забрать?

- Нет...

Профессор не стал спорить, положил ожерелье назад в саркофаг, мысленно пообещав не отправляться больше на раскопки вместе с копом.

Луч фонарика вновь пробежал по рельефам. Сколько им лет? Ясно, что они относятся к тем временам, когда эгейцы еще ходили по суше. Но ведь та, первая история Эгеиды тоже насчитывает не одну тысячу лет.

А теперь стоит проверить, какие тайны хранят другие боги.

Археолог вернулся в первую комнатку и обнял колени третьего бога. И тут же стену, у которой эту ночь спала Имма, поехала в сторону. Открылась новая галерея. В конце ее сверкал прямоугольник света. Наступил новый день. Десяток шагов, и пленники замерли у обрыва. Далеко внизу мерно катил волны Океан, не замечая священную черную скалу.

- Хватаем стульчак и спускаемся вниз, - предложил Дерпфельд.

- И далеко мы улетим на одном стульчаке? - пожал плечами Платон. Имма советовала переждать нам здесь пару дней. Вот и переждем. Эгейцы считают нас погибшими. Мы в безопасности. Сегодня или завтра Имма вернется с помощью.

- Ты слишком доверяешь женщинам. Она заперла нас в этой черной ловушке...

- Она - член экипажа "Елены Прекрасной". Она - человек. И будет помогать нам.

- Значит, ты решил ждать здесь два дня?

- Все равно на одном-единственном кресле мы далеко не улетим. А добираться вплавь до Северного Архипелага или до базы Брегена мне что-то не улыбается. Особенно после того, как я видел челюсти броненосца, вспоровшие спину Стато.

Доводы профессора оказались более чем убедительными. Дерпфельд выругался и выругался цветисто, однако вернулся в нору к богам. Уселись завтракать.

И тут среди кусочков сушеной рыбы они обнаружили белую личинку инфоголографа. Платон нажал кнопку. И зазвучал голос Иммы, и возникла голограмма. Инфоголограф был дешевенький и старый, голограмма то появлялась, то исчезала.

Думаю, вы обо всем догадались. И то, что я - человек. И то - что спаслась с корабля. Я прячусь на этой планете десять лет... Десять лет... Мне повезло... То есть я заставляю себя так думать, хотя порой хочется выть, как броненосцы, на луну. Слышали, как воют броненосцы? Мороз по коже... Океан спокойный, две луны в небе, и со всех сторон - вой. Я отправляюсь на берег и вою вместе с ними. Помогает.

Клянусь, я прошла всю глубину. До самого дна. Не до абиссали, нет, но до самой глубоководной впадины. Если останусь на Эгеиде хоть месяц, то сойду с ума и непременно себя выдам. Не могу больше быть здесь! Не могу! Как вам передать то ощущение предела, которое копится день за днем и наконец становится непереносимым. Главное - бессрочность мучения и одновременно - сознание, что жизнь могла быть совершенно иной. Только поймите меня правильно. Эта прекрасная планета. И эгейцы - я ничего не имею против каждого из них в отдельности. Разумеется, я не говорю о Слоксе и его веселистах. Эгеиду нельзя не любить? Почему нельзя? Не знаю... Но эта фраза, банальность, ее здесь слышишь постоянно и тоже начинаешь повторять... по инерции... и почти веришь... Поешь со всеми "вода, вода, рыба, рыба" и пытаешься заставить себя думать, как все. И к ужасу своему сознаешь: не получается... Сколько ни пой, сколько ни пей - вода не станет рыбой...