Анатолий Днепров - Сборник рассказов

— Я люблю Ольгу, Людвиг! Как мне сказать ей об этом?..

…Я подошёл к пульту управления и повернул ручку экстремального поиска. Затем я включил систему самопрограммирования и всю память машины. «Людвиг» загудел, как бы сообщая мне, что он готов выполнить любое задание.

Ряд чёрных клавишей с полуистертыми надписями: «Диф. уравнён.» «Интегр.» «Эконом. задачи», «Промышл.». Я нашёл слово наименее истёртое временем и нажал на клавишу…

«Старик работает медленно, очень медленно», — подумал я, глядя на неподвижный барабан. Наконец, он завертелся.

IV

Когда на следующий день я передал небольшой моточек провода девушке-оператору, она удивилась.

— А говорить вы не будете?

— Нет.

— Кому передать?

— Ольге Алехиной, биофизическая база.

Девушка вставила катушку в проигрыватель и нагнулась над микрофоном.

— Вызываем биофизическую базу, Ольгу Алёхину.

Во всех динамиках, расставленных в зале ожидания, послышался шорох, а затем раздался голос, который звучал гулко, как в огромном пустом зале:

— Её фамилия теперь не Алёхина, а Карено. Сейчас она в кратере Коперника, на квартире своего мужа Георгия Карено. Говорить будете?

Я яростно завертел головой. Девушка-оператор сказала:

— Ведено проиграть для неё запись. Включите квартиру. Алло, Ольга Карено, алло…

— Да, я слушаю!

И я услышал музыку. Её услышали все, кто был здесь. Это была старинная фортепьянная пьеса. Мелодия была предельно ясной, искренней, а аккорды создавали удивительный мерцающий фон, который, если закрыть глаза, превращался в лунный свет. Это была мягкая и грустная пьеса, почти человеческая песня без слов. Теплота руки Ольги, шорох камыша, качающаяся в воде лодка… Аккорды прятались за вязь основной темы, а затем властно выдвигались вперёд, утверждая силу и могущество. Так было долго, целую вечность. И вот музыка замерла.

— Как это прекрасно! — воскликнула Ольга. Девушка-оператор встрепенулась и скороговоркой произнесла:

— Ваше время истекло. Переходим к следующему корреспонденту.

Но я уже ничего не слышал. Я быстро шёл по коридору, а рядом со мной шагал пожилой, совсем седой человек.

—Хорошо придумано, молодой человек, остроумно! — вдруг сказал он. Я остановился и вопросительно посмотрел на него.

— А что это за музыка?

— Вы не знаете?

Я смутился. Откуда мне знать! Ведь это письмо Оле придумал «Людвиг»!

— Молодой человек, — сказал мой попутчик, — это первая часть Сонаты до диез минор, написанная в начале девятнадцатого столетия гениальным композитором Людвигом ван Бетховеном. Иногда эту пьесу называют Лунной сонатой.

И тогда я побежал. Я бежал через весь город к вычислительному центру. Я сталкивался с прохожими, пробирался сквозь толпы праздничных людей, вырывался из рук танцующих на улицах и площадях парней и девушек, на ходу вскакивал в автобусы и, совершенно выбившись из сил, на лифте взлетел на десятый этаж. Я широко распахнул дверь, своей лаборатории — и остановился как вкопанный. На том месте, где раньше стоял «Людвиг», возвышалось сооружение из блестящего металла и пластической массы.

Трагедия на улице Парадиз

I

— Жаль, со времён Раффера никто не занимается палеопатологией, — услышал я сзади себя сказанные по-французски слова.

Я повернулся и увидел малопривлекательного субъекта — не то гида, не то полунищего, — здесь, в Гизе, возле пирамид и тех и других было немало. Но фраза была непонятной, и я спросил:

— А что такое палеопатология и кто такой Раффер?

—Палеопатология, это наука о заболеваниях древних, а Раффер — создатель этой науки. Но она берет начало значительно раньше, с того времени, когда ею предложил заниматься профессор анатомии в Каире Аллан Смит.

Я засмеялся:

— Каких только наук люди не придумали…

— Да. Палеопатология должна была бы объяснить многое.

— Что именно? — спросил я.

— Например, почему до сих пор врачам не удаётся справиться с раковыми заболеваниями.

Этого, признаться, я меньше всего ожидал. «Интересный приём, — подумал я, рассматривая незнакомца. — Во всяком случае это не банально».

Он был высокого роста, с тонкими чертами лица, с блестевшими чёрными волосами. Они лежали монолитной глыбой на узкой, вытянутой вверх голове. Нос с горбинкой придавал его сплющенному с обеих сторон лицу сходство с какой-то птицей.

— Так почему же, по-вашему, никто не занимается палеопатологией? — опросил я.

— Сложная наука. Обнаружить на мумиях признаки заболевания, знаете, не так-то легко. Это может сделать только очень крупный специалист. Он должен быть одновременно и хорошим анатомом, и онкологом, и биологом, и палеонтологом. Вообще, такими делами может заниматься только очень эрудированный человек.

— И все же я не вижу связи между проблемой рака и этой вашей странной наукой.

Француз улыбнулся (я решил, что он француз, потому что он хорошо говорил по-французски, и мои попытки перейти на арабский язык ни к чему не привели).

—Это длинная история. Если у вас есть время, я бы мог её вам рассказать за… десять пиастров.

— Все правильно, — подумал я. — Дело в пиастрах. И тем не менее это забавно.

Я посмотрел на часы. Было восемь по местному времени. Скоро должны были наступить короткие египетские сумерки и затем чёрная, как сажа, ночь. Впрочем, до отеля «Мен-Хауз» было не более сотни метров, и поэтому я решился:

— Хорошо, вот вам десять пиастров. Расскажите.

— Пройдёмте вон туда, к западной стороне пирамиды. Там будет светло ещё около часа. Я думаю, нам этого хватит.

Пока мы шли, он вдруг спросил:

— Вы когда-нибудь были в Париже?

— Нет, не был, — ответил я.

Француз глубоко вздохнул:

— Сейчас там хозяйничают фашисты. Это они убили профессора Дешлена и Ирэн…

Я задумался. Шла война, и вся Европа стонала от немецкой оккупации. Сотни тысяч людей бежали с насиженных мест на чужбину, спасаясь от хищной свастики. Может быть, действительно, и этот человек покинул свой далёкий город и, чтобы не умереть с голоду, бродил здесь, вокруг раскалённых древних камней и рассказывал за деньги свои причудливые истории. Может быть, эти истории — сплошной вымысел, а может быть…

— Сядем здесь, — сказал незнакомец.

— Хорошо, — согласился я и приготовился слушать.

II

— Лучше всего, пожалуй, начать этот рассказ с того памятного дня в194…году, когда в одной из парижских газет появилось такое сообщение, — я хорошо его запомнил: «Сегодня ночью в музее Восточной культуры Гиме совершено страшное кощунство. Неизвестный проник в зал, где хранятся египетские мумии и, вскрыв саркофаг второго царя пятой династии Сахура, унёс часть мумицированных останков фараона».