Сергей Кузнецов - Полигон

Прошла вечность, прежде чем Сотников решил ответить. Наверное, он чувствовал, что я знаю ответ.

– Никто, Артем. Ты первый.

По интонации и его глазам я понял, что он не лжет.

– С наступающим, шеф, – сказал я и вышел, осторожно прикрыв дверь.

Когда спустя шесть дней я не вышел на работу, Сотников позвонил мне домой.

– Почему тебя нет? – спросил он. – Заболел?

– Взял больничный, – сказал я. – В последний день перед выходом простыл под дождем... Отлеживаюсь.

Он покряхтел в трубку.

– Все упорствуешь?

– Плохо слышно, – сказал я. – Линия барахлит.

И повесил трубку.

У Димки заканчивались каникулы, Ольга работала. Они оба очень тревожились на мой счет, еще бы: целыми днями муж и отец лежит в постели, уставясь в одну точку, отвечает односложно. При этом – никаких видимых симптомов болезни...

А я... Я обдумывал свое решение.

Никакого врача я, конечно, не вызывал и два дня спустя после звонка шефа приехал в банк.

– Разрешите?

Виктор Владимирович сидел за столом и что-то быстро писал. Меня волной накрыло дежа-вю: такой душной и страшной, что я покачнулся.

Он отложил ручку и сделал радушный приглашающий жест:

– Заходи! Как ты? Поправился?

Я подошел к его столу, вынул из папки заявление и положил его на стол перед Папой. Он секунду в потрясении смотрел на бумагу и выдохнул:

– Ну дурак...

– Что-то новое в вашем лексиконе, – сказал я насмешливо.

– Ты хоть представляешь, что творишь?! – с еле сдерживаемой яростью прошипел он. – Ты хоть представляешь, какие перспективы и блага тебя ожидали?! Как ты меня перед правлением этой своей писулькой подставляешь?! Ну-ка, забирай немедленно! Извинись – и забудем!

– Восемь дней, – сказал я, глядя ему в глаза. – Я обдумывал этот шаг восемь дней. Каждый час, каждую минуту...

– Идиот!!! – заорал он, перестав себя контролировать, вскакивая и багровея. – Сейчас, когда все трудное позади!!! Ты об этом пожалеешь!!!

– Я тебе не кролик, – сказал я, наклоняясь к нему. – И не мышь. Надо мной поставили эксперимент. На мне обкатали эту вашу хрень... Аппаратура не была проверена. Могло случиться все, что угодно. Ты видел – у меня чуть не «снесло крышу»! Да что там... У меня ее почти снесло.

Меня переполняла ненависть к этому холеному ублюдку... Но я сдержался.

У самой двери я обернулся. Его красное лицо было яростным... и жалким. Он уже думал о том, как станет оправдываться перед правлением. Он уже дрожал за свою шкуру.

– Тебе никто, – отчетливо сказал я, – не давал права распоряжаться судьбами людей. Ни тебе, ни тем толстосумам, которые над тобой. Которые дают добро на бесчеловечные эксперименты. Надо мной поставили эксперимент, не спросив моего согласия... А я этого не люблю.

Эпилог

– Знаешь, ты заканчивай на меня так смотреть, – сказал Вася. – Меня это беспокоит. Хочешь спросить о чем-то – спроси. А смотреть не надо. Я начинаю подозревать, что ты... того...

– Извини. – Я в четвертый раз дал себе команду расслабиться и постараться забыть.

Но забыть было трудно.

Я сказал Ольге, что увольняюсь из банка. Она отреагировала довольно сдержанно, хотя и видел, что в душе она пережила бурю эмоций. «Надеюсь, ты все взвесил и постараешься не совершить ошибки, – сказала она. – Я тебе доверяю. Я на твоей стороне. Мы союзники». О причинах ухода с работы она не спрашивала, да я никогда бы и не рассказал. И дело не в Договоре. Рассказать – означает снова пережить. А я не хотел.

Каждое утро я начинал с того, что убеждал себя: все случившееся не более, чем тест. И никак не мог убедить себя в этом.

Я позвонил Гансу в Москву и сказал, что остался без работы. Почему именно ему? Наверное, интуитивно. «Приезжай, – сказал он, – поговорим».

На другой день мы нос к носу столкнулись на улице с Васей Бухло, разговорились – он обмолвился, что едет в Москву по делам. Возьмешь меня? – спросил я его. О чем разговор, ответил он, конечно...

О журналисте Алексее Мочильском я осторожно поинтересовался сразу, как только мы отъехали от моего дома. С озадаченным видом он пожал плечами. «Первый раз слышу...» В его тоне мне послышалась фальшь, но вопросов я больше не задавал и только посматривал, проверяя: настоящий ли это Алибабаич, или фантом, призрак... Выглядел настоящим.

– Я пробуду в Москве три дня, – сказал Вася, когда мы остановились у дома на улице Бориса Галушкина, где жил Ганс. – Звони мне на мобилу, я тебя заберу...

Владик Гансовский имел редкое отчество Эдмундович, от которого очень страдал в юные годы. Как только не дразнили его недоброжелатели (да и мы, грешные – за глаза): и «Эдмундохович», и «Мудыч»... В семнадцать лет он сбежал в Москву, окончил авиационный, защитил кандидатскую (умница! светлая голова!), несколько последних лет, как мне было известно, работал над докторской... Правда, занятиям наукой всегда стойко мешает бизнес, и Владик – не исключение. Он – вице-президент успешной авиакомпании «Русь», имеющей внушительный парк воздушных машин и много лет сотрудничающей с международным аэропортом Домодедово.

– Пойдешь ко мне на безопасность? – спросил Ганс. – Ну, по первости чемодан денег не обещаю, но «полторашку» положу. Для Москвы нормально, жить можно. Квартиру, пока не оперишься, отдам родительскую, тут недалеко, на Ракетном. Маленькая, конечно, халупа-распашонка, но двушка. Денег за нее брать не буду. Может, кое-что захочешь привести в ней в порядок... Тём, это пока единственное, что могу предложить «навскидку»... Поработаешь, осмотришься... Не понравится – вернешься. Понравится – перевезешь своих. Место перспективное и хлебное. Будешь работать – будешь зарабатывать. Так сейчас везде. Нашему начальнику эс-бэ нужен толковый зам.

– А начальник, он...

– Во мужик! – Владик выставил большой палец. – Отвечаю!

Знаем мы этих «во мужиков», подумал я...

И согласился.

Следующей весной я перевез в Москву жену и сына, а летом мы приехали в наш город в отпуск: отдохнуть и попытаться уговорить маму уехать с нами. В скором времени я планировал обзавестись в столице собственным жильем.

Суббота выдалась жаркой, и мы втроем отправились на озера.

... – Дима, далеко не заплывай! – с легкой ленцой крикнула Ольга. – Купайся у берега!

И перевернулась на живот.

– Нужно было лететь в Египет, – сказал я. – Может, еще успеем?

– Там сейчас самое пекло, – невнятно сказала она, – изжаримся. Сгоняем осенью, в октябре. Бархатный сезон. У тебя сколько от отпуска остается?

– Неделя.

– В самый раз. Натри мне, пожалуйста, спину кремом, боюсь сгореть...

– С наслаждением! – Я достал из сумки бутылочку «Амбр-солер» и кинул взгляд в сторону берега.