Пол Андерсон - Сумеречный мир

— Это когда земная биосфера начала разрушаться?

— Да. Мы можем судить о тех событиях только приблизительно. Но некоторые документы сохранились, и просто страшно подумать, каким малочисленным оказался Великий исход. Если бы не Аларик Вэйн, создание самодостаточной экологии на Марсе затянулось бы как минимум на десятилетие, и тогда разумная жизнь в нашей Солнечной системе просто перестала бы существовать.

— Я много читал об этом. Марсианский проект зависел от мирного решения племенных разногласий и межнациональных споров. Для строительства кораблей и колонизации планеты требовалось задействовать все ресурсы Земли. Но древние люди сделали почти невозможное — они спасли остатки жизни и в конце концов вернули себе доброе имя.

Дэнивер покачал головой и криво усмехнулся:

— Я представляю, сколько насилия и интриг сопровождало эти преобразования. В ту пору история еще не знала подобных критических моментов. Мы почему-то всегда вспоминаем только о той сравнительно малой группе людей, которых так или иначе посчитали биологически пригодными к переселению на Марс. Но мы стыдливо предпочли забыть о многолетней трагедии искалеченного большинства, которое осталось брошенным на верную гибель. И все же именно эти первые колонисты Марса стали прародителями современной человекообразной жизни. А на воссоздание стабильной генетической структуры ушло несколько тысячелетий. — Он осмотрел зазубренные пики гор и отыскал родную планету. — Наверное, поэтому я и не согласен с пословицей, что все происходит к лучшему. Не будь той ужасной войны и ее последствий, мы могли бы жить на Земле, среди цветущих садов и необъятных полей, а наши ракеты летали бы к далеким звездам.

— Но тогда не существовало бы нас, — прозаично ответил Орна.

Дэнивер засмеялся:

— Ты прав. Общий ход событий не так и плох, если он завершился тем, что мы сейчас наблюдаем. Но слушай дальше. Программа по восстановлению земной экологии предполагала строительство нового водохранилища. Я полетел туда, чтобы исследовать участок суши, подлежащий затоплению. Да-да, не улыбайся. Мы еще увидим этот мир в цветении. — Внезапно его голос зазвучал тише. — И все же я не могу забыть ту вещь, которую нашел в руинах. Ты только представь себе. Я стоял в пустыне, безрадостнее которой не сыскать на всем белом свете. Меркурий тоже бесплоден, но с Землей ему не сравниться. На всей планете осталось лишь несколько примитивных растений, да и те, чтобы выжить, превратились в подобие колючей проволоки. А ветер носился вокруг древних развалин, и резкий солнечный свет изливался на нас потоками прожигавшего насквозь безразличия.

Мне попалась на глаза небольшая коробка — маленький плоский предмет из прозрачного сплава, который пощадили ржавчина и время. Я поднял ее и открыл крышку. Внутри лежали какие-то ценные и памятные вещи — монеты, ордена, ключи и прочая мелочь, — которые, очевидно, принадлежали мужчине. Среди них я нашел продолговатый лист плотной бумаги. На одной стороне виднелись тусклые фрагменты цветной фотографии, которая почти не сохранилась; на другой — темнели расплывшиеся строки письма, вполне пригодные для расшифровки. По-видимому, это послание имело большое значение для получателя, и поэтому он его сохранил.

Тень луны легла на поверхность Юпитера и медленно поползла по огромному кругу. Ночь шептала свою неслышную повесть, и камни тихо пощелкивали в железной хватке нараставшего холода. Орна ждал.

— В свое время я потратил несколько часов на изучение древних языков, — помолчав, произнес Дэнивер, — и теперь почти жалею об этом. Я стоял на развалинах мира посреди древней искалеченной планеты, и ветер, будто насмехаясь надо мной, бил в лицо и пытался вырвать из рук пожелтевшую открытку. Меня никто не подгонял. Я мог бы отнести ее на базу и прочитать текст в спокойной обстановке. Но мне хотелось ощутить ауру давно минувших лет. Мне хотелось просканировать письмо всей той гаммой чувств, которую мы развили в себе в течение сотен поколений.

И я сделал это! Сообщение предназначалось некоему Хью Драммонду — очевидно, мужчине. Место отправления называлось Сент-Луис, штат Миссури, а дата на несколько дней предшествовала началу Заключительной войны. Текст был простой и ясный:

Мой милый. У нас все хорошо. Быстрее заканчивай свои дела. Я знаю, что твоя работа важная, и мне не хотелось бы торопить тебя и надоедать своими просьбами. Но я и дети соскучились по тебе. Мы любим тебя сильно-сильно. И я молю Бога, чтобы ты не перенес наш праздник, который мы задумали провести вместе, наедине друг с другом. Удачи и счастья в новом году! Пока, моя любовь, до встречи! Твоя Барбара.

— Мне кажется, это самое раннее из найденных личных писем, — сказал Орна. — Но я никогда раньше не слышал о твоей находке. Впрочем, тут нечему удивляться. Жизнь на границе — не сахар, и мы совсем закопались в собственных делах.

— Жизнь на границе… Какие прекрасные слова, — задумчиво прошептал Дэнивер. — И все же я чувствую печаль… Да, древние люди совершили подвиг. Они выжили на границе эпох, и в благодарность за это мы назвали себя «гомо супериори», но нам никогда не узнать о тех, кто мог бы оказаться на нашем месте.

— Теперь немного поздно для таких размышлений, — напомнил Орна.

— Да, — поежившись, согласился Дэнивер. — Думаю, нам пора возвращаться.

Примечания

1

«Закат Запада» — двухтомный научный труд философа Освальда Шпенглера (1880–1936 гг.). Считается очень серьезным вкладом в теорию развития общества. (Здесь и далее примеч. пер.).

2

Рагнарок — норвежский Армагеддон, гибель всех миров, людей и богов, конец великого цикла, после которого пара выживших смертных должна положить начало новым эре, расам, богам и истории.

3

Будьте здоровы! (яп.).

4

Мендель (1822–1884) — австрийский монах, проводивший опыты по скрещиванию различных форм растений. Его теория о «наследственных факторах» организма и формировании свойств на основе механической комбинаторики послужила основой вейсманистской генетики.

5

Наука об «улучшении человеческой породы». В основе евгеники лежат теории Вейсмана, Менделя и Моргана в их приложении к человеку.

6

Раса господ (нем.).

7

Стихи Р. Бернса в переводе С. Маршака.

8

Стихи Омара Хайяма в переложении Э. Фицжеральда (1809–1883).