Джеффри Форд - Меморанда

31

Это я запустил змею в рай. В ящиках не оказалось шприцев, так что мне пришлось рассчитывать дозы приблизительно и вводить красоту через рот – две капли концентрата взрослым и по одной – детям. Как и в случае с Белоу, результаты оказались впечатляющими. Каких-то пару часов – и жертвы сонной болезни уже были на ногах. К заходу солнца я вырвал из лап смерти стольких, что мне уже казалось, будто воздаваемые мне почести заслужены. Вено охватило ликование, в котором смешались восторг воскрешения и наркотическая эйфория.

Закапывая красоту жертвам сонной болезни, я предупреждал членов их семей о том, что чистая красота – сильнодействующий наркотик, и у их близких могут случиться галлюцинации. Однако людям такая цена за исцеление казалась ничтожной. Мне следовало просветить их и насчет мгновенного привыкания, но я не смог. Не забыл, не постеснялся – а просто не в силах был взять на себя ответственность за трагедию, которая, я знал, непременно произойдет.

Я истратил меньше ящика красоты (в повозке их было тридцать) и поздно вечером завершил свой обход кружкой дикого эля, распитой на берегу реки в компании с Дженсеном, Роном, их женами и другими соседями. Ночь была прохладной, и запах чистого воздуха и прозрачной воды казался удивительно свежим после затхлой атмосферы городских развалин. Какой-то карапуз вручил мне голубую бумажку, оказавшуюся благодарственным письмом от всего поселения, спешно нацарапанным по этому случаю.

Потом Дженсен утихомирил остальных и заявил:

– Клэй, мы ждем не дождемся послушать про твое путешествие.

Я отмахнулся, сказав, что разговоры помешают мне напиться.

– Ну же! – подхватил кто-то еще. – Мы хотим знать.

– А Белоу еще жив? – поинтересовалась Семла Худ.

– Он умер, – отозвался я.

Это сообщение вызвало взрыв всеобщего ликования, которое меня почему-то расстроило. Потребовали подробностей, и тут я не выдержал и разрыдался. Все вокруг затихли и отвели взгляд, не желая меня смущать. Вскоре беседа вокруг костра возобновилась, и, к моему великому облегчению, я перестал быть центром внимания.

Жена Милли Мака, Доротея, сказала своей соседке:

– Никогда мне не было так хорошо, как когда я проснулась. А потом случилась чудная вещь: на стене в спальне я увидела лицо. Это был мой брат, а ведь его завалило во время взрывов в Городе. И что еще чудеснее – я разговаривала с ним!

За этим признанием последовали другие – все как один связанные с наркотическими галлюцинациями. Большинство видений оказалось из разряда приятных. Так она и действует, красота: поначалу показывает то, о чем мечтаешь, но как только окажешься в ее когтях – свободы воли уже не видать.

Рассказы о видениях следовали один за другим, я же, извинившись, забрался в повозку и направился к моему лесному домику. Не могу описать, какое чувство облегчения я испытал, перешагнув порог. Только здесь, в абсолютной тишине, я осознал, сколько мне довелось пережить за последние дни.

Я думал, что как только доберусь до постели – засну как убитый. Но сон не шел. В голове метались мысли об Анотине, и я весь извертелся от одиночества и неудовлетворенного желания. Эта утрата была не из тех, что забываются легко. Под утро усталость все же взяла свое, и я забылся тяжелым сном, в котором Анотина явилась ко мне, чтобы спросить, почему я ее бросил.

На следующий день я проснулся поздно, но вместо того чтобы отправиться в лес за травами и кореньями, несколько часов не вылезал из постели. Я лежал, бездумно уставившись в потолок, и пытался вспомнить лица Нанли, Брисдена и доктора. Я помнил их имена, специальности и даже кое-что из наших разговоров, но как ни бился, так и не смог вызвать в памяти сколько-нибудь отчетливого образа хоть одного из этой троицы. Мне стало страшно, и я наконец выбрался из постели, сказав себе: «Давай, Клэй. Надо что-то делать».

Я оделся и вышел из дому навстречу яркому полдню. Первым, что я заметил, было исчезновение из повозки двух ящиков с красотой. Я пересчитывал груз снова и снова, но ошибки быть не могло. Так случилась первая в Вено кража. Страшное зелье начинало показывать характер. Я должен был уже тогда уничтожить все запасы красоты и поднять тревогу, предупредив остальных, но я не сделал и этого. Вено, спасение которого стоило мне стольких трудов, вступило на путь саморазрушения, и мне не по силам было встать на пути горной лавины. Вместо этого три ящика красоты я перетащил в дом.

Если остальным взрослым обитателям Вено я прописывал по две капли наркотика, то себе назначил четыре. Усевшись за стол, лицом к окну, за которым мирно шелестели серебристые листья деревьев, я отведал чистой красоты – пожалуй, самого горького вещества из всех известных человеку. Я громко застонал, пока она прокладывала путь по венам, цепкой лианой обвивая сердце и мозг. А потом все стало неторопливым и мягким.

Я поднял глаза: прямо напротив сидела Анотина. Она смеялась, словно я только что отпустил какую-то шутку. Волосы ее были распущены, на плечах – бретельки моего любимого желтого платья.

– Я так скучал по тебе, – сказал я ей.

– Не бойся, Клэй, – ответила она. – Теперь я буду с тобой всегда.

Она встала, подошла ко мне и поцеловала.

Прошло два дня. Как только Анотина начинала растворяться в воздухе, я снова глотал горькие капли красоты. Ел я мало, а выходил из дому, только чтобы облегчиться. К вечеру второго дня обнаружилось, что в повозке остался только один ящик.

Изредка вместо Анотины являлись Белоу, доктор или Мисрикс – все они докучали мне разного рода обвинениями. Однажды ночью, когда мы с Анотиной любили друг друга в моей постели, я услышал, как в дверь кто-то скребется. Едва я вскочил на ноги, видение улетучилось. Я перепугался, решив, что у меня хотят похитить последние запасы красоты. Теперь вся деревня была охвачена безумием, то впадая в эйфорию, то страдая от абстиненции. Было бы вполне естественным, если бы кто-нибудь уже был готов убить за лишнюю каплю пьянящего зелья.

Я схватил каменный нож и, подкравшись к двери, резко ее распахнул. На пороге сидел черный пес. Увидев меня, он коротко залаял и деловито протрусил в комнату. Ухо у пса было оторвано напрочь, а на правом плече виднелись шрамы.

Сперва я испугался так, словно увидел привидение. Но пес подошел ко мне, трясущемуся от страха, встал на задние лапы, а передними уперся мне в грудь. Тогда я обнял его за шею и погладил. В кладовке оставался запас сушеного мяса, и я наложил ему целую миску. Вуд сидел у моих ног, когда я вскрыл очередную ампулу с красотой и принял пять капель. Анотина вернулась, и я поведал ей о собачьей храбрости и верности. Когда рассвет окрасил горизонт алым, Анотина исчезла, а Вуд остался. По прошествии нескольких дней стало ясно, что он действительно выжил в схватке с вервольфами в степях Харакуна.