Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

знаю себя – что я не способен на уважение, хоть сам этого не понимаю. Возможно, как уже упоминалось, я ему просто не очень нравился и он для себя справлялся с этим своим сухим умудренным остроумием. Могу представить, как бывает тяжело, если человеку не нравятся собственные дети. Очевидно, тут не обойдется без чувства вины. Знаю, что его раздражало даже то, как я, бескостно развалившись, смотрел телевизор или слушал музыку, – не прямо раздражало, но об этом я тоже слышал в его спорах с матерью. Если на то пошло, я поддерживаю мысль, что родители инстинктивно «любят» свое потомство несмотря ни на что – эволюционные причины этой посылки слишком очевидны. Но чтобы они «нравились», были приятны как люди – вот тут уже совершенно другое дело. Возможно, психологи и ошибаются в своей фиксации на детской потребности в любви отца или какого-либо другого родителя. Кажется логичным рассмотреть и детское желание чувствовать, что они нравятся родителю, ведь родительская любовь настолько автоматическая и запрограммированная, что это выглядит не самой лучшей проверкой того, что так рвется проверить ребенок. Это сродни религиозной уверенности в «безусловной любви» Бога – то есть данный Бог по определению любит автоматически и универсально, и кажется, что на самом деле это не имеет отношения к тебе, поэтому трудно понять, почему религиозных людей обнадеживает подобное божественное чувство. Суть здесь не в том, что все ощущения и эмоции до последнего обязательно нужно принимать на свой счет, а только в том, что трудно их не принимать в силу психологических причин, когда речь идет о твоем отце, – такова уж человеческая природа.

Так или иначе, все это касается того, как я попал в Инспекции – неожиданные совпадения, смены приоритетов и направления. Очевидно, такие непредсказуемые вещи могут происходить как угодно, опасно придавать им особое значение. Помню одного своего соседа – это в колледже Линденхерст – самопровозглашенного христианина. На самом деле у меня было два соседа в общаге Линденхерста, с «комнатой для общения» посередине и тремя одинарными спальнями вокруг, что просто отличная планировка, – но конкретно один сосед был христианином, как и его девушка. Линденхерст – это мой первый колледж – был странным в том, что его наводняли хиппи и охламоны Чикаголенда, но в то же время там училось и истово христианское меньшинство, совершенно отделенное от студенческой жизни. Христиане в данном случае евангелические, прямо как сестра Джимми Картера, о которой, если меня не обманывает память, писали, что она занимается экзорцизмом на фрилансе. То, что члены этого евангелического ответвления называли себя просто «христиане», будто только они – настоящие, говорит о них более чем достаточно, если хотите знать мое мнение. Этот к нам попал через третьего соседа, который был моим знакомым, нравился мне и договорился о нашем тройном сожительстве так, что мы с христианином познакомились уже слишком поздно. Он точно был не из тех, с кем бы я поселился по своему желанию, хотя, справедливости ради, и его не радовал мой образ жизни или все вытекающее из нашего сожительства. Так или иначе, оно оказалось очень и очень временным. Помню, он приехал с севера Индианы, горячо увлекался Студенческим религиозным движением и был обладателем большой коллекции выходных чинос, синих блейзеров и «топсайдеров», а также такой улыбки, будто его подключили к розетке. Еще у него была девушка или платоническая подруга, такая же евангелическая христианка, и она очень часто к нам заходила – как по мне, практически с нами жила, – и у меня осталось отчетливое и подробное воспоминание об одном случае, когда мы сидели втроем в общей зоне, которые в номенклатуре общежитий обозначались как «комнаты для общения», но где мне часто нравилось зависать на мягкой старой виниловой софе третьего соседа – шире, чем у меня в крошечной спальне, – чтобы читать, удваиваться или иногда курить траву в латунной трубке и смотреть телевизор, провоцируя всяческие предсказуемые ссоры с христианином, которому часто нравилось превращать комнату для общения в этакий христианский клуб, приглашать свою девушку и прочих наэлектризованных христианских приятелей пить «Фреску» и разглагольствовать о делах религиозного движения или исполнении пророчества о конце света, и так далее и тому подобное, а еще нравилось пилить меня и напоминать, что это называется «комнатой для общения», когда я спрашивал, не надо ли им где-нибудь раздавать всякие устрашающие брошюры и все такое. Оглядываясь назад, я думаю, очевидно, что мне даже нравилось презирать христианина, так как я мог притворяться, будто евангелические самодовольство и праведность – единственные истинные противоположности или альтернативы циническому, нигилистически охламонскому умонастроению, что я начал в себе культивировать. Будто между этими крайностями больше ничего нет – иронично, в то же самое верили и евангелические христиане. В смысле, я был похож на него намного больше, чем мы оба были готовы признать. Конечно, в девятнадцать лет я всего этого совершенно не замечал. Тогда я только знал, что презираю христианина, люблю звать его «Пепсодентовым мальчиком» и жаловаться на него третьему соседу, который кроме учебы играл в рок-группе и обычно редко появлялся дома, предоставляя нам с христианином дразнить, подначивать, осуждать и использовать друг друга для подтверждения соответственных самодовольных предрассудков.

Так или иначе, в какой-то момент я, сосед-христианин и его девушка – технически, возможно, его невеста – сидели в комнате для общения, и по какой-то причине – вполне вероятно, без повода, – она сочла уместным рассказать мне, как была «спасена», или «рождена заново», и стала христианкой. Не помню о ней почти ничего, разве что она носила кожаные ковбойские сапоги с острыми носками и украшениями в виде цветов – то есть не рисунками цветов или отдельными цветочными узорами, а роскошным, подробным, фотореалистическим пейзажем какого-то цветущего луга или сада, поэтому сапоги больше напоминали календарь или открытку. Ее история, насколько я теперь могу вспомнить, разворачивалась в конкретный день неопределенное время назад, когда, по ее словам, она чувствовала себя в полном отчаянии, потерянной и почти на грани, бесцельно блуждала в психологической пустыне разврата и материализма нашего молодого поколения и так далее и тому подобное. Пылкие христиане всегда помнят себя перед «спасением» – и, следовательно, видят всех вне своей секты потерянными, безнадежными и с трудом цепляющимися за мало-мальское чувство собственной ценности или причину хотя бы продолжать жить. И что в этот самый день она ехала по проселку за ее родным городом, просто блуждала, бесцельно каталась на одном из родительских «AMC Пейсеров», как тут безо всяких заметных причин вдруг свернула на