Млечный Путь, 21 век, No 4(45), 2023 - Изя Шлосберг

Она помолчала, словно не зная, что озвучить дальше. Потом собралась с силами и будто выдохнула на одном дыхании:

- Полчаса назад у меня муж умер. Медицинская бригада пока не приехала, да и не известно, когда приедет. Может, не откажетесь нарисовать покойного-то. Я не знаю, удобно ли вас просить об этом... - голос соседки в этот момент дрогнул.

Она не договорила, вероятно гадая про себя, согласится он на эту необычную просьбу или нет. Филонов в упор посмотрел на Серебрякову. Она отчего-то поглянулась ему, хотя, кажется, в ней не было ничего примечательного - совсем не молодая женщина, на лице которой скорбь. Что ж, житейское дело в этих обстоятельствах. Но что-то зацепило его, а что - он не мог ответить себе.

- Я, вообще-то, умерших не рисую, - сухо бросил Филонов. - Не было у меня такого опыта.

Аскетичное лицо женщины не выразило никакого разочарования. Она более ни о чем не попросила, просто постояла возле его двери еще несколько секунд, развернулась и начала спускаться по лестнице.

- Подождите, - окликнул ее Филонов. - Подождите... Я приду сейчас. Вы только место рядом с мужем освободите, чтобы я расположиться смог.

Потом, спустя годы, он не раз возвращался в мыслях к моменту их первой встречи. Почему он не отказал тогда Серебряковой? Филонов, сколько не силился, не мог внятно ответить себе на этот вопрос. Может, его подвигла к действию сама необычность просьбы, а может... В облике этой женщине было что-то незримо привлекательное. Будто Всевышний пометил ее особым состоянием духа, незримым для окружающих, но отчетливо заметном для художника Павла Филонова.

...Через несколько минут он был в квартире Серебряковой. Собственно, ее жилье и квартирой-то назвать было сложно. Ну да, чуть больше метров, чем у него, но - совсем не хоромы.

С собой Филонов взял карандаш и небольшой кусок ватмана. Екатерина Александровна хотела было предложить ему стакан чая, но он отказался. Без слов придвинул стоявшую неподалеку тумбочку, стоявшую подле кровати умершего, положил на нее принесенную бумагу и принялся за набросок. Работал жадно, безостановочно.

Уже через несколько минут на бумаге можно было распознать профиль умершего. Филонов поработал еще какое-то время, а потом посмотрев на Серебрякову, бросил: "Детали потом закончу". И засобирался домой.

- Сколько я вам должна-то? - спросила Серебрякова Филонова перед расставанием.

Тот отрицательно помотал головой: "Нисколько. Если добрым словом потом вспомните - так и хорошо".

На исходе того же дня принес Екатерине Александровне уже готовый рисунок. Сделанный портрет получился выразительным и естественным.

Она взяла его в руки, долго всматривалась в детали знакомого профиля. Потом, словно спохватившись, вновь пыталась предложить Филонову деньги, тот опять наотрез от них отказался.

- Не по-людски за такую работу деньги брать, - только и сказал. - Да и работа-то пустяшная. Не перестарался.

Она потом не раз вспоминала его слова. Всякий труд имеет свою цену, рассуждала про себя. Но переубедить Филонова в этом не смогла. Тот оказался несговорчивым, выглядел отрешенным и не был расположен к разговору.

На том и расстались.

3

А потом он стал заходить к ней.

В первый раз это получилось случайно, нелепо даже. Филонову потребовалась сковородка. Самая обычная, чугунная, которую можно было найти тогда в любом личном хозяйстве. У него самого тоже была сковородка, но она в тот вечер приказала долго жить. И что ему, скажите на милость, поделать в этой ситуации? Ноги сами собой повели к Серебряковой: может, выручит?

Та и выручила. Помимо объемной сковородки, лежавшей без дела в крохотном квартирном чулане, чуть ли не силой всучила ему полкастрюли наваристого борща. Рад Филонов этому был неимоверно. Денег у него ни тогда, ни прежде не было, обходился всегда ничтожно малым. На жизнь, правда, не сетовал - привык. Но и от борща отказываться не стал.

А Серебрякова была рада, что может хоть этим отблагодарить художника за портрет ее покойного мужа.

- Вы заходите, Павел Николаевич, - без обиняков и искренне сказала она. - Жизнь моя не бог весть какая, но зато библиотека неплохая имеется. - И Серебрякова показала рукой на комнату за закрытой дверью. - Мы ее многие годы с моим покойным мужем собирали. Еще когда в Лондоне жили.

- А вы что ж, из Лондона в Россию приехали? - недоверчиво переспросил Филонов.

- Ну да, оттуда. Я ж народоволка. Слышали о таких?

Филонов кивнул. В Академии художеств по курсу истории партии ему о них рассказывали.

- Я тогда от преследований царской охранки за границу бежала по поддельному паспорту, - продолжила Серебрякова. - Там и своего мужа встретила. Мы с ним литературу печатали, которая потом в Россию засылалась. Жили бедно, но мечтали о новом мире, который помогаем строить.

Она внезапно замолчала, а потом, устремив свой взгляд на Филонова, добавила:

- Приходите, коли желание будет. Взглянете на мои книжки.

Филонов кивнул головой: дескать, зайду как-нибудь. В глубине души он чувствовал себя не очень-то комфортно с Серебряковой. Взгляд ее был тяжел и колюч. Она совсем не улыбалась, смотрела с прищуром. Филонов хотя и выдерживал этот взгляд, но радости от него не испытывал. Вместе с тем он понимал, что лучшего для себя собеседника ему и не найти.

По правде говоря, его всегда раздражали никчемные разговоры, междусобойчики и многое другое, что неизбежно происходило среди людей от искусства. Ему было скучно на таких посиделках, да и неловко. Встречи эти готовились вскладчину, а у Филонова кроме хлеба и луковиц часто и не было ничего. Увещевания знакомых о том, что не худо бы ему продать несколько своих картин ради того, чтобы свести концы с концами, успеха не имели. Филонов решительно отказывался от этого, полагая, что негоже утаивать свои работы от зрителя, размещая их по частным коллекциям.

Он верил, что придет час, и он сможет организовать свою выставку, вот и в Петроградском совете его вроде бы заверили в этом.

Время, однако, шло, но никакой выставки так и не возникло. Филонов поначалу сетовал по этому поводу, а потом привык к такому своему существованию - безденежному, без какой-либо явной перспективы. Решил, однако, для себя, что пороги обивать не станет, потому как лишнее это - вымаливать что-то у новой власти.

Он бытовал уединенно и одиноко, рисуя почти без перерывов и сваливая все эти картины на пол - будто что-то ненужное. Отдельные холсты украшали стены его комнаты, но много ли их повесишь