Юрий Козлов - Проситель

Мнимо обесцененные вещи (включая такие, как полезные ископаемые, которые тоже вопреки логике ценились гораздо дешевле, нежели аналогичные в других странах) и высматривали, собирали (утилизировали) крылатые ослы. Берендеев с грустью подумал о том, что и он, и бабушка объективно заинтересованы в том, чтобы волшебная гора мусора стояла вечно. Просто он находился на вершине горы, куда (гора существовала по собственным физическим законам) поднималось золото и бриллианты, бабушка же копошилась внизу, в самых натуральных отбросах. Хотя, подумал Берендеев, семидолларовая, даже и просроченная, простокваша, французское, даже и с повышенным (иначе почему его выбросили?) содержанием вредных веществ, каберне — это неплохие отбросы. Во всяком случае, питаясь такими отбросами, можно жить.

«Если государство не озаботилось тем, чтобы законным образом продавать собственность, — вспомнил он слова Нестора Рыбоконя, — ее будут брать силой, за взятки и даром. Но где принято брать силой, за взятки и даром? На свалке. Поэтому до тех пор пока все не разберут, страна будет жить по законам свалки. На свалке же, как известно — в экзистенциальном смысле — все нищие, все бомжи! Поэтому, дорогой Руслан, нам ничего не остается на данном этапе жизни в нашей стране, кроме как избегать сердечных привязанностей и реализовывать тайные мечты и тайные проекты — в той степени, в какой это позволяют делать деньги. Поверь, это не так уж и мало. Многие герои отдали свои жизни за гораздо меньшее».

«А может, — подумал Берендеев, сворачивая к своему подъезду, теряя из виду блуждающий фонарный огонек, — хождение по помойкам не насущная необходимость (в конце концов, ведь платят же ей какую-то пенсию!), а иная — двадцать первого века — модель существования, так сказать, синтез многих житейских радостей: путешествия, охоты, стремления к открытиям, азарта, продолжения образования и, — он вспомнил святые дары, — даже воцерковления?»

Писатель-фантаст Руслан Берендеев знал на собственном опыте, что путешествия в глубь обыденного, примелькавшегося, не заслуживающего внимания (а что может быть более обыденным, примелькавшимся, не заслуживающим внимания, чем гора мусора или повседневная человеческая жизнь?) в действительности самые захватывающие и исполненные неожиданностей.

…Мысль, что Дарья напропалую изменяет ему, мучила и сушила Берендеева, но он долгое время не мог ни решительно объясниться с женой, ни доподлинно установить факт измены. Нельзя же было принять за установление этого факта его бессмысленные марши (демарши?) в белых расклеивающихся кроссовках сквозь неурочную майскую метель по далекой Дербентской улице? Как всегда, решительным конкретным действиям писатель-фантаст Руслан Берендеев предпочитал расслабляющее раздумье. Измененная раздумьем реальность начинала напоминать бегуна, застывшего на старте, не знающего, в какую сторону бежать. Но в действительности бегун давно бежал и, может, даже приближался к финишу. Просто Берендеев его не видел. Раздумье, таким образом, было разновидностью слепоты. Очевидные вещи приобретали дополнительные сущности, как рыба поверх одной чешуи — другую, третью. Преображенную раздумьем рыбу вполне можно было принять за… птицу времени Моль. Раздумье было верным путем к наихудшему решению. Берендеев это понимал, но продолжал, как верный (или тупой) гвардеец, стоять под дырявым штандартом (раздумья), хотя армия (мыслей) давно разбежалась.

Он верил в чудо.

Ему не нужно было простое действие.

Как, впрочем, и простая истина.

Ему хотелось, как алхимику золота из свинца, сверхдействия, сверхистины.

Изнуренный не знающим исхода, сравнимым с ожиданием назначенного со дня на день конца света томлением, писатель-фантаст Руслан Берендеев бродил по квартире, провожаемый недоуменными взглядами таксы Сары. Она понимала, что хозяин что-то ищет, и была рада оказать ему посильную помощь, но Берендеев в упор не замечал склонившую голову, так что одно ухо свесилось тряпочкой, Сару.

Поставив входной замок на кнопку, чтобы девчонки (если раньше положенного вернутся из школы) не влетели в квартиру без звонка, Берендеев взялся выдвигать ящики комода, где Дарья (как выяснилось, в беспорядке) хранила свои вещи, главным образом, как выяснилось, нижнее белье.

Интимные свидания Берендеева и Дарьи вот уже много лет происходили глубокой ночью, когда девчонки спали. Дарья приходила из ванной в ночной рубашке, валилась на кровать, заводила песню, что дико устала и, мол, хорошо бы ей сегодня отдохнуть и вообще нормальным людям вполне достаточно одного раза в неделю, пора снижать темпы, чай, не двадцать лет. Берендеев же, считавший секунды до ее возвращения из ванной, трепетно вслушивавшийся в доносящийся (ванна была через стенку) шум воды (как только он стихал, Берендеев автоматически был готов к любви), лишь сатанел от таких разговоров, и Дарья (куда ей было деваться?) уступала. В постели Дарья терпеливо сносила неистовые ласки мужа, не проявляла никакой инициативы; едва же он отваливался на свое спальное пространство, немедленно поднималась, опять отправлялась в ванную, а по возвращении мгновенно засыпала.

Берендеев вдруг подумал, что вот уже который год он знается не столько с живой женщиной, сколько с ее стерильным (хоть и из плоти, но без чувств и переживаний) подобием, неким биоавтоматом, даже и не особенно усердствующим в имитации того, что именуется таинством любви. Ему открылось, что женщина может так вести себя с мужчиной только в том случае, если стопроцентно, стерильно, окончательно и бесповоротно его не любит. Приходящую к нему из ванной в ночной рубашке, пахнущую водой Дарью в смысле ответной страсти можно было сравнить с этой самой водой — со свинцовым, бесчувственным океаном, на дно которого когда-то опустился «Титаник»… берендеевской страсти. Оказывается, все эти годы, ужаснулся своему открытию Берендеев, он, как абориген волшебной страны Оз — изумрудного города, — смотрел на холодную, бесстрастную, свинцовую гладь сквозь зеленые очки, видел вместо айсбергов цветущие острова, слышал вместо тоскливого завывания ветра райское пение птиц.

Берендеев вспомнил, как однажды в книжном магазине зачем-то взял в руки русско-китайский словарь, сам собой раскрывшийся на слове «х…». Писатель-фантаст Руслан Берендеев поразился, сколь многозначно и многосмысленно это короткое звукосочетание в великом и могучем китайском языке. Особенно запало ему в душу такое значение слова, как «веселое пение птиц в лесу». Тогда Берендееву увиделась пропасть между русским и китайским языками. Сейчас, выдвигая ящики комода с нижним бельем Дарьи, Берендеев думал, что лозунг экологов, борцов за чистоту окружающей среды: «Все связано со всем» — не так уж далек от истины.