Виталий Сертаков - Демон против Халифата

— Духу не хватило? — переспросил он с горечью из коридора. — Нет, мне разума хватило. Принял бы тайну на себя, так не удержал бы точно, вырвалась бы…

— Что мне теперь делать? — как маленький, беспомощно спросил президент. — Ведь я тебя так ждал…

— И хорошо, что дождался, — усмехнулся ночной попутчик. — Теперь, ежели Бродягу встретишь, будешь знать, как поступить…

Человек поезда исчез, а вагон тут же ожил. Горланили песню, детский голосок просился в туалет, кто-то шумно доказывал преимущества «ленинградского» преферанса. Проводница Людочка взметнулась птицей, но Человека поезда и след простыл.

Артур думал, машинально прихлебывая чай. Вагонный чай оказался на удивление вкусным, пахучим, с солнечной долькой лимона, прижатой ко дну ложечкой.

— На какой станции он сошел? Откуда он ехал? — набросились на Коваля попутчики. — Не оставил ли он проводнице билет? Как его найти, как угадать, когда он сядет в поезд? Почему вы улыбаетесь?

— Потому что я рад за вас, — ответил Коваль. Теперь он понял, отчего проводники раньше улыбались и отмалчивались в ответ на бестолковые расспросы.

Разве можно советовать другим повторять свой путь?

Он вышел в громыхающий тамбур, с интересом заглянул в традиционную жестяную банку для окурков, подвешенную на заледеневшем стекле. Там вполне натурально догорали две сигареты. Артур взялся за неповоротливую дверную ручку; мерзлая сталь обожгла пальцы. Кто-то продышал в стекле дырочку, там быстро перемещались вереницы огней, поезд подъезжал к переезду.

Бродяга? Кто такой Бродяга? Следует ли всерьез воспринимать информацию из призрачного эфира, из мира собственных фантазий, наверняка спровоцированных распыленным наркотиком?..

Бродяга…

Артур приказал двери открыться, и она открылась. Вьюга шарахнула в грудь с такой силой, что на долю секунды он усомнился. Но только на долю секунды. Он зажмурился, чувствуя, как сотни рассвирепевших колючих снежинок вонзаются в веки. Артур сказал себе, что досчитает до пяти, а потом откроет глаза и шагнет вперед. Он открыл глаза, и снежинок больше не было. Была чернота вокруг и прямоугольник освещенного тамбура, висящий в черноте.

Найти Бродягу. Найти Бродягу. Значит, это не сказка, и такие люди существуют! Легко сказать «найди!», будто других забот нет, будто он за этим сюда приходил…

А на кой ляд я его искал, Человека поезда, спросил себя Артур. Вот и нашел на свою голову… Может быть, за тем самым и искал. Может быть, и слава богу, что не нашел тогда, а то бы ринулся ловить по всему Казахстану…

Артур в последний раз оглянулся в тепло вагона, а потом оттолкнулся и полетел вперед…

16

ДРУЖИЩЕ ХУВАЙЛИД

…Чтобы секунду спустя, вывалиться кубарем из полукруглого проема термитника на прогретую белую дорожку. Сонный город колыхался медленными волнами, нависал и окружал со всех сторон, и каждый из тысяч входов обещал исполнение, по крайней мере, одной маленькой мечты. И было крайне соблазнительно заглянуть еще хотя бы в парочку покинутых жилищ, прожить еще несколько мгновений сказки, встретить людей, о которых мечтало его подсознание…

Президент попытался встать, но вестибулярный аппарат еще не вернулся к норме. Тогда он прилег, пережидая головокружение, прикрыл глаза, а когда снова их открыл, перед ним висела огромная распятая бабочка.

Бабочка шевельнулась, посылая человеку вопрос. С человеком намеревались говорить.

Коваль вздохнул, уселся поудобнее и сказал: «Привет!»

— Приветствую тебя, о совершеннейший из тех, кто когда-либо ступал по земле.

Чуть слащавый, грудной, слегка вибрирующий мужской голос, какой в представлении Артура должен быть у оперных певцов и муэдзинов. Голос из ниоткуда, явно не из хоботка пятиметровой бабочки.

— Круто… — такого поворота Коваль не ожидал. — Слушай… Ты ко всем так обращаешься?

— Разве тебя не радует, о приятнейший из смертных?

— То есть ты каждого захваливаешь?

— Могу ли я поверить, что справедливейший из судей готов допустить унижение одних в пользу других?

— Ясно, можно не продолжать. Твоя программа позволяет подлаживаться под любого собеседника. А как быть с лингвистикой? Ты знаешь все языки во вселенной?

— Как можно воспринять речь существ, не пользующихся воздушной средой для распространения волны?

— Ну ты загнул… Стало быть, не всех. Э… гм. Зачем ты пугал меня?

— Могу ли я осмелиться тебя пугать, о храбрейший из витязей?

Артур постепенно начал привыкать. Если тот, кто с ним общался, — биоробот, компьютер или один из уцелевших Летучих — таким макаром острил, то имелся в этих остротах какой-то подпольный, скрытый смысл. Во всяком случае, чего-то подобного президент ожидал. Он даже слегка испугался количества угаданных ходов.

Слишком много угаданных ходов.

Так недолго и партию прос… это самое.

— Стоп. «Витязь» — не арабское слово. Ты его спер в моей голове?

— Позволено ли жалкому слуге взять без спросу хотя бы пылинку с сапога повелителя?..

Убийственно пахло цветами. По бронзовым стенам лампы пробегали маленькие северные сияния, песочный город тонул в сумраке. Бабочка рокотала одновременно гневно и подобострастно. Смысл трепа, повторял себе Коваль, не забывать о смысловых вклейках. Он не говорит ничего зря, чертов робот, просто нагло пользуется моими школьными представлениями о Востоке…

— Ага… ты хочешь сказать, что я сам перевожу слова и… передаю тебе?

— Дано ли мне, о могущественный, самому высказывать достойные твоего величия мысли?

Хм, сказал себе президент. Компьютер, кукла чертова. Говорит как пишет, не подкопаться.

— Ты выражаешься так витиевато, потому что я подсознательно жду от тебя восточных изысков, да?

— Может ли робкий джинн осквернять твои уши грубыми ответами?

— Кто тебе сказал, что ты джинн? — Артуру показалось, что он придумал невероятно хитрый вопрос.

— Разве не величайший из великих нарек чистый дух небесного огня джинном?

— Нарек… Но не я же.

— Хватит ли мне дерзости поставить того, кто назвал меня так, впереди тебя по мудрости и прозорливости?

— Значит, ты называешь себя так, как удобно людям?

— Осмелюсь ли я в сотнях миров называть себя одинаково?

Вот собака бешеная, размышлял Коваль, рассматривая парящую в бронзовом свете бабочку. Больно ей, конечно же, не было, только идиот поймался бы на такую удочку. Но по сравнению с голографией двадцать первого века качество сногсшибательное.

— Ладно, но я не могу называть тебя просто джинном. У тебя есть имя?