Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Что ж, для нового визита есть повод, есть причина.

Пожалуй, скоро может появиться и необходимость.

Глава 11

1

Из клиники в Филях Банника перевели в санаторий, тоже с приставкой «спец», но уже в Барвихе. Естественно, Шишок оказался при нем. Баринов начал даже подозревать, что еще с прошлых времен Николай Осипович удостоился личного телохранителя... Уж не последствия ли «огнестрельного ранения легкого», «закрытого перелома правого предплечья» и «тропической лихорадки»?

— Знаешь, Павел Филиппович, у меня впервые за долгие годы появилось свободное время, в том числе, для раздумий. И вот я лежал-лежал, думал-думал, и пришло мне в голову — а что мы будем иметь с гуся? Какая польза случится от телекинеза, от пирокинеза... В цирке выступать? Идти такелажником на стройку?.. Ну, с шарами более или менее ясно — можно экономить электроэнергию для освещения... Давеча лень было вставать, а таблетки на столе. Поднатужился, передвинул их глазами поближе, а потом думаю — а что толку? Все равно надо бутылку открыть, воду в стакан налить — это ручками надо делать, вот этими самыми.

Банник выставил вперед кисти рук, покрутил ими в воздухе. Внимательным взглядом посмотрел на Баринова.

— Ты меня понял?

Баринов осторожно похлопал его по колену, закрытому мягким пушистым пледом.

Они сидели в просторной, но уютной санаторной беседке среди безлюдного старого парка. Шишков довез Банника до нее, помог перебраться из кресла-каталки в плетеное кресло, и удалился на лавочку под огромной сосной напротив входа — так, чтобы не выпускать их из вида.

— Успокойся, Николай Осипович, не переживай. Год назад я бы тебе ответил, что занимаюсь фундаментальной наукой и прикладные штучки-дрючки, мол, не моего ума дело. Сегодня отвечу метром левее и ниже — будем делать посмотреть. Давай сначала поймем, что это за зверь такой. А уже потом — с чем его едят. И какую пользу он может принести народному хозяйству.

Банник невесело усмехнулся.

— В штатные утешальщики явно не годишься... Ну да ладно. Давненько ты не появлялся — недели три, так? Что нового?

С конца мая три «летучие группы» мотались по Союзу, по выражению Акимушкина, как овечий хвост. Челябинск и Харьков, Омск и Тбилиси, Клайпеда и Ставрополь, Курган-Тюбе и Барнаул, Пинск и Черновцы... и еще два десятка городов — больших и малых, областных и районных.

Кто только ни попадал в «гребенку»!

На интересные и перспективные случаи Баринов выезжал сам. Отобрали шесть человек, привезли в институт, начали обследовать по полной программе. Еще пятерых поставили на постоянное наблюдение по месту жительства — по поводу пирокинеза и телекинеза.

Выявили троих с четко выраженной потенцией к биолокации.

Двое выказали недюжинные способности в области кожного зрения.

Еще двое заинтересовали феноменальной памятью.

Парнишка, который умудряется генерировать собственное магнитное поле, наотрез отказался обследоваться...

На всякий случай наведывались и к кое-кому из откровенных врунов-фантазеров. Некоторые из них, пожалуй, даже искренне верили, что могут читать чужие мысли или общаться с душами умерших, заглядывать в будущее, определять «аномальные зоны», питаться «космической энергией»...

Банник слушал внимательно, не перебивая.

— ...Как видишь, не густо, — закончил конспективный рассказ-отчет Баринов. — Признаться, я ожидал большего.

— Значит, ни снов, ни воспоминаний о чужих жизнях, ни видений прошлого... Так?

— Именно. Было двадцать два письма на эту тему, все проверили. Откровенный плагиат — из книг, кинофильмов, учебников истории. Ну, плюс безудержная фантазия на грани шизофрении, такое, знаешь, пограничное состояние. Как обычно — Клеопатры, Нефертити, Иваны Грозные, Эрики Рыжие, Александры Македонские... На этот раз объявилась даже одна Офелия.

— Да, традиционный набор... Ну а принципиально новенькое есть?

— Как не быть, — отозвался Баринов. Ну вот, и образовалась тропинка — подвести разговор к главному. — Граф Дракула, похоже, воскрес, появилось множество его приятелей-вервольфов. Более сотни писем, причем из одних и тех же регионов: Украина, Белоруссия, Литва, Кубань, низовья Волги и Дона. Прямо какое-то поветрие! Строчат доносы на односельчан, на жителей соседних поселков и деревень. Мол, Грицко такой-то по ночам превращается в волка, загрыз мою телочку и двух козочек. Некто мохнатый, с красной пастью и громадными клыками перевстретил за околицей тетку Валентину, еле вилами отбилась. А наутро оказалось, что соседу «Скорая» срочно понадобилась, он-де в сарае в темноте на грабли наступил и на борону напоролся... Остальные в том же духе.

— Ну, фольклор не по нашей части, — равнодушно сказал Банник.

— Как сказать, как сказать, — протянул Баринов. — Раз пошла такая пьянка, думаю, особо явные и откровенные случаи проверить бы не мешало.

— Ты серьезно?

Баринов кивнул.

— Основываюсь на одной из твоих гипотез... Если «мыслеформа» способна «перескакивать» от личности «А» к личности «Б», то почему бы ей не перейти в существо другого вида? Скажем, от человека — к медведю. Или — к волку. И — наоборот... Вот тебе и классический оборотень. Вервольф.

Банник иронически хмыкнул.

— Посыл интересный. Но ты представляешь, в какую область вторгаешься?

— Я полагаю, требуется отработать и это направление.

— Значит, верфольф, сиречь оборотень... Человек-волк, значит.

— Не только. Человек-медведь, человек-кошка — ведьмы, по поверью, превращаются именно в кошек.

— Ой, ли? — Банник прищурился насмешливо. — А ежели так: ударился Иван-царевич о сыру землю и обернулся ясным соколом... Или: «Глядь, поверх текучих вод лебедь белая плывет» — и превращается в царевну. Или так: сегодня она лягушка, а завтра — царевна, а потом — наоборот... С этим-то как быть?

Э-ге-ге!.. Довольно интересно — похоже, уважаемый Николай Осипович уже некогда прорабатывал этот вопрос. Иначе не объяснишь его осведомленность вот так, в чистой, казалось бы, импровизации.

— А ведь ты абсолютно прав, Николай Осипович. — Баринов постарался принять вид если не ошарашенный и обескураженный, то хотя бы растерянный. — А ведь ты прав... Я, похоже, зациклился на вервольфах, берсерках, кицунэ и иже с ними, а в другую-то сторону не посмотрел...

— Ага. Шоры на себя мы сами надеваем. А Вольга Святославич, древнерусский богатырь, к примеру, оборачивался «левом-зверем», «рыбой-щучиной», «туром-золотые рога», «малым горностаюшком», «малой птицей-пташицей»... и еще массой других зверей-птиц-рыб... И есть еще, как ты помнишь, ликантропия[7].

Баринов кивнул.

— Да, конечно, без психиатрии мы никуда.

— Помнится, году эдак в семьдесят третьем, отловили в тугаях Аму-Дарьи или Сыр-Дарьи, уже не помню, некоего Аскара Джумагулова. Или Джумабекова, Джумабаева, неважно. — Банник помягчел лицом, как всегда, когда вспоминал что-то далекое, но нейтральное. — Обитал последние полтора года в камышах, наводил страх на аборигенов. Появлялся неожиданно