Джером Биксби - Улица одностороннего движения

- Мы хотели послать в другое измерение один атом, только один! - сказал Энрике Патиньо. - И, я почти уверен, наши двойники с вашей Земли стремились к тому же. Но вместо атома мы послали туда нашего Питера Иниса. А они прислали сюда вас. - Патиньо указал на два стола, стоявших вплотную друг к другу посреди комнаты. На столах громоздились горы бумаг. Мы все вычислили. И узнали немало любопытного. Оказывается, один только атом - а уж поверьте мне, наш луч никак не может послать больше одного атома за раз - один-единственный атом, устремляясь из одного измерения в другое, неминуемо захватит с собой весь организм, в котором он заключен.

- Интересно в таком случае, разбил я свою машину или машину вашего Питера? - задумчиво произнес Пит. - Где проходит граница? Молекулы перепутались, пар, из которого состою я, смешался с паром, из которого состоит машина...

- Скорее всего, вы разбили его машину. Хотя уверенности в этом у меня нет. Но мы считаем, что это явление - перенос целого - характерно только для живой материи, а все предметы, находящиеся в радиусе действия электромагнитного поля...

Он продолжал говорить.

Пит смотрел на машину.

Быть может, другой Питер Инис на другой Земле тоже смотрит сейчас на машину?

Будем надеяться, что так. И будем надеяться, что этот другой Пит - хороший человек. Потому что Мэри Вторая - очень хорошая, черт побери!

- Где мне брать билет? - спросил он.

- Сюда, пожалуйста, - позвал из-за металлического шара ван Хасен. Он там что-то делал с круглым красным глазком.

- А что же не трубят трубы? - хмуро заметил Пит. - Где репортеры и фотографы? Мне-то, конечно, ничего этого не надо.

- Мы... - Энрике Патиньо запнулся. - Поймите, мистер Инис, мы бы охотно отложили ваше возвращение хоть на короткое время и расспросили бы вас о вашей Земле. Мы могли, конечно, спросить вас об этом и раньше, но нам не хотелось вторгаться в вашу довольно необычную частную жизнь. Мы хотели, чтобы вы сами к нам пришли. А теперь... что ж, боюсь, нам придется удовольствоваться наблюдениями НАШЕГО Питера Иниса. На основании наших исследований последнего времени мы пришли к выводу, что, может бить, вам очень опасно оставаться здесь. Опасно и для вас, и для нас.

- Я тоже это почувствовал, - сказал Пит. - Звучу не в лад здешнему оркестру. Нарушаю гармонию.

- Сегодня утром мы приняли решение. И как раз собирались вас пригласить, но вы пришли сами.

- А если бы вы меня пригласили и я отказался прийти, вы бы вызвали морскую пехоту?

Патиньо улыбнулся какой-то удивительно мальчишеской улыбкой.

- Ну да. Собственно, ваше появление в нашей Вселенной едва ли как-то на нее повлияет в ближайшие миллионы лет. Отклонение должно дойти до фантастически высокого уровня, прежде чем оно даст себя знать. Но мы - ученые и не можем рисковать, позволив вам остаться здесь хотя бы еще недолго. Ваше влияние теоретически возрастает в геометрической прогрессии каждый шестьдесят один целый четыреста шестьдесят девять десятичных часа.

- Я уже не тот, каким пришел к вам, - сказал Пит. - Я растерял миллионы молекул. Я воспринял миллионы других. На мне совсем другая одежда.

- Можно почти наверняка предположить, что все это так или иначе возмещается и уравновешивается; надо надеяться, что мы не ошибаемся.

- Что ж, тогда, наверно, больше нет никаких препятствий... если не считать моих чувств.

Патиньо вздохнул.

- Пожалуй. Но мы так мало знаем о подобных вещах... потому и не трубят трубы. Когда мы вас отправим, машина будет размонтирована. Чем меньше люди знают об этой стороне научных исследований, тем лучше. Быть может, сейчас мы поступаем преглупо. А может быть, нам бы надо холодеть от ужаса.

- Ну, - сдерживая волнение сказал Пит. - Когда же мы начнем?

- Хоть сию минуту.

- А когда начнут они?

- Тогда же, когда и мы... или наоборот. Видимо, на этом уровне все полностью совпадает: мы как бы выражаем законы, общие для всей Вселенной.

- Довольно! - прервал ван Хасен. - Так у нас весь день пройдет в разговорах.

- А нельзя мне взять с собой... книгу или еще что-нибудь? - спросил Пит.

Патиньо покачал головой. Потом взял Пита за руку и поставил его перед шаром. Красный глазок смотрел теперь Питу прямо в лоб.

Пит еще дома попрощался с Мэри. Теперь он на нее не взглянул.

Все произошло очень быстро.

Патиньо прощальным жестом поднял руку.

Ван Хасен нажал какую-то кнопку где-то позади металлического шара.

- Пит! - крикнула Мэри.

Машина пронзительно взвыла, заглушая ее крик.

И Мэри очутилась в его объятиях.

Лаборатория была почти такая же. И машина тоже. Круглый красный глазок потускнел. Вой утих.

Все просто стояли и переводили дух.

Держа Мэри в объятиях, Пит поглядел вокруг и улыбнулся.

- Без бороды вас трудно узнать, доктор ван Хасен, - сказал он. Потом обратился к Мэри: - Я рад, что ты это сделала. Я не смел тебя просить.

Мэри заплакала.

- Я... я подумала, если я... тогда и она... а может, это она первая подумала...

- Тебе понравится мой Пит младший, - сказал он ласково. А та Мэри, которая только что отсюда ушла, будет хорошей матерью твоему сыну.

Ученые понемногу выходили из оцепенения. Минут десять они с горящими от любопытства глазами забрасывали вновь прибывших вопросами, потом Пит сказал, что они с Мэри хотели бы пойти домой.

Ван Хасен вывел их в коридор. Остальные двое - точно такой же Патиньо и чуть менее привлекательная Хейзл Бэрджис уже хлопотали, разбирая машину.

У двери лифта ван Хасен спросил:

- Вы согласны с нами сотрудничать, мистер Инис?

- Большое спасибо, с радостью, - ответил Пит и прижал к себе локоть Мэри.

Дверь лифта открылась. Внутри не оказалось ничего, кроме плотного голубого света.

- Прошу вас, - учтиво сказал ван Хасен.

Чуть помедлив, Пит произнес безжизненным голосом:

- Все в порядке, родная... Наши лифты совсем не такие, как у вас. Совсем не такие.

И хмуро ступил в голубую пустоту, на высоте пятого этажанад землей, все еще прижимая к себе локоть Мэри. За ними шагнул ван Хасен.

И на этом голубом сиянии они поплыли вниз.

"Когда едешь по улице одностороннего движения в никуда, остается одно, - думал Пит, - прибиться к краю. Здесь я и прибьюсь. Ничего не скажу Мэри. Буду молчать, и те, другие, тоже смолчат".

Глаза его расширились: сколько же их, других?

Вниз.

Наконец под ногами твердый пол.

"Надо только выяснить, что это: завтра или через миллион лет. Может быть, этот мир не станет меня ненавидеть?"

Это было не завтра. И мир этот был добр к нему.