Олег Азарьев - Картина

Вскоре в зале зашаркал по паркету сторож, по виду, как успел приглядеться Сириск, тощий, глуховатый безобидный старик.

На случай, если бы сторож запер дверь в убежище Сириска, тот прихватил отмычки. Но сторож проковылял мимо, даже не замедлив шаг.

Сириск подождал еще немного, потом спустился в зал, прислушался. Тихо. По жестяным подоконникам громко барабанит дождь. Снаружи, за мокрыми стеклами, расплывчато горят фонари. Музей темен, пустынен.

Сириск прошел на первый этаж, в вестибюль. Ковровые дорожки на мраморных лестницах скрадывали шаги, – Сириску это было на руку.

В вестибюль с вешалками гардероба и зеркалом до потолка свет пробивался только из комнатки сторожа под лестницей. Дверь туда была плотно притворена. Сириск кусачками перекусил телефонный провод, идущий в каморку. Затем достал из кармана кусок проволоки, осторожно продел в скобы для висячего замка и хорошенько закрутил концы.

Замер на несколько секунд, выждал. По-прежнему тихо. После этого не спеша, мешать некому, отправился в зал с картиной, снял ее со стены, – в музее не было никакой сигнализации, – вынул из рамы, раму поставил на пол, к стене. Осмотрев при свете фонарика подрамник – как крепится на него полотно – Сириск решил, что отдирать полотно опасно – повредить можно. Вдобавок, работа эта не обойдется без зверского треска и хруста. А лишний шум ни к чему. Проще завернуть ее в плащ и вынести с подрамником. А дальше – видно будет.

Так он и поступил: снял плащ, оставшись в костюме, завернул картину, зажал сверток под мышкой и направился в туалет. Там легко открыл окно, спрыгнул на траву и под моросящим дождичком – ливень уже прекратился – быстро зашагал по мокрой траве в дальний конец парка, примыкающий к переулку с его машиной. Крайний прут в узорчатой решетке был неизвестно кем и когда отогнут, и Сириск без особого труда выбрался в переулок.

Он все заранее рассчитал: в переулке горел всего один фонарь – в дальнем от музея конце, – и машина, и решетка, и Сириск находились в глубокой влажной темноте. Сесть в машину и тронуть ее с места было делом одной минуты…

Еще дома, в столице, он долго не мог решить, что делать после похищения: немедленно отправляться обратно либо остаться в Гедеоне. Оба решения были рискованными, но все-таки он выбрал второе, – предпочел риск оказаться в руках полиции (если та начнет обыскивать подозрительные места) риску после нервного напряжения заснуть за рулем и попасть в катастрофу. И действительно, сидя сейчас за рулем, он чувствовал себя слишком утомленным, чтобы вести машину всю ночь, да еще по мокрой дороге.

Он решил встать завтра в полшестого утра, по своему транзисторному приемнику с расширенным диапазоном прослушать местную полицейскую волну и, если полиция еще не начала охоту, немедленно убраться из города.

Он вез картину в снятую им комнатку.

Оставив машину возле соседнего парадного, Сириск отнес добычу к себе. Включил свет – слабенькую лампочку под потолком, задернул занавески. Развернув плащ в мелких брызгах дождя, прислонил картину к стене, а сам сел на стул напротив.

В музее он действовал машинально – все варианты были заранее продуманы. Энергия его полностью ушла в осторожность, в готовность к неожиданностям. А теперь, как всегда после такого напряжения, ему неимоверно хотелось спать.

"Сейчас, – сказал он себе. – Успею. Надо же взглянуть на приобретение!"

Сонными глазами он уставился на полотно, усмехнулся. Обыкновенная картина с религиозным сюжетом. Сириск взял картину, приблизил к лампочке. Нет, не гладкопись даже. И главное – никакого эффекта. Сириск разочарованно повертел картину в тусклом свете, посмотрел на лампочку. "Может, эффект появляется только при дневном освещении? – подумал он, пряча картину в шкаф. – Завтра проверим. А сейчас спать, спать, спать…"

6

Сириск на удивление безмятежно проспал до середины дня.

Проснулся, сел в постели, чувствуя себя вялым и разбитым – то ли от вчерашней нервной встряски, то ли потому, что проспал чересчур много. Выкурив сигарету, сходил умыться в кухню, побрился электробритвой, неторопливо оделся.

Не уехав рано утром, когда полиция, возможно и обнаружив пропажу, не успела еще ничего предпринять, он теперь вынужден был затаиться и ждать, предугадывая действия и намерения противника…

Сириск достал из чемодана старенький транзисторный приемник, не раз выручавший его в подобных делах. Подумал, что теперь достаточно поинтересоваться местными новостями, чтобы все стало ясно.

Диктор гедеонского радио мужественным, с трагической ноткой, голосом сообщил о похищении, о стоимости картины и о предпринятых полицией мерах по задержанию преступников – перекрыты все дороги из Гедеона, разыскиваются возможные свидетели, прочесываются гостиницы.

Сириск похвалил себя за предусмотрительность: не в гостинице остановился, хотя и сюда могли нагрянуть. Но тут уж оставалось надеяться на хозяйку.

Затем диктор оповестил слушателей, что экстренный выпуск "Гедеонских новостей", который вот-вот поступит в продажу, изложит события более подробно.

– Почитаем, – пробормотал Сириск. – Торопиться нам пока некуда.

Выключив приемник, он достал из шкафа картину, снова взгромоздил ее на кровать, но как ни рассматривал сценку – эффект, поразивший его в музее, не повторялся. Он видел нарисованную голую девицу, нарисованного рыцаря, нарисованного дракона, нарисованные камень и ручей, и рыб, и деревья, и лань с детенышем, и пейзаж на заднем плане. И вовсе не разобрать: то ли город там, вдалеке, то ли скалы, то ли просто неряшливое письмо художника… Может, света мало? Сириск распахнул окно. Утреннее солнце ударило в картину ярким потоком, однако та никак не отреагировала. Сириск присел на кровать рядом с картиной, досадливо вздохнул. Следовало признать, что картина обманула его ожидания.

Но ведь в музее ЭТО было! Он на себе прочувствовал…

Что же случилось? Совершенно непонятно…

Сириск был человеком реалистического склада. Он не любил фантазировать. Он делал выводы из имеющихся фактов, а фантазию считал вещью лишней, последней и ненужной. Фантазия, по его мнению, – балласт, обуза, уводящая от деловых размышлений. Возможно, именно поэтому он и не стал художником, да и критиком тоже не стал.

"Что я имею? – деловито нахмурился он. – Разложим факты по полочкам… В прессе картиной восхищались. Руф, благодаря ей, вообще умом тронулся. Меня она при первом знакомстве тоже заморочила. А вот сейчас – никакого эффекта.,. Так-так… Чему меня в университете учили?,, С точки зрения психологии, мне могло просто показаться. Почему? Потому что я был подготовлен к некоему необыкновенному явлению: и восхвалениями газетчиков, и странным поведением Руфа… А на него что накатило? Это, в принципе, неважно. Руф сам по себе человек безвольный, аморфный, на него может подействовать что угодно вплоть до рекламного щита на шоссе… Ну а картина, по-моему, имеет к событиям лишь косвенное отношение: как причина… Картина, к сожалению, каких предостаточно. Я глупо обманулся. Невыгодный товар. Много за нее не дадут… Тогда что с ней делать? – Решение пришло тотчас: – Избавиться".