Айзек Азимов - Странник в раю

Но Вильям был гомологистом, а работать с мозгом, не выработав невосприимчивости к некоторым деталям не может никто, поэтому он сказал:

- Я уверен, что это Энтони, мой брат.

Дмитрий удивился:

- Ваш брат?

- Мой отец, - объяснил Вильям, - имел двух детей от одной и той же женщины, моей матери. Мои родители были странными людьми.

Потом он шагнул вперед, протянув руку, и у Энтони не было другого выбора, как обменяться рукопожатием... Инцидент, происшедший в секторе приема, когда прибыл эксперт, на несколько дней стал единственным предметом разговоров.

5

Раскаяние Вильяма, когда он понял, что натворил, было слабым утешением для Энтони.

После ужина в тот вечер они сидели рядом. Вильям сказал:

- Извини. Я думал, если худшее случится сразу же, то оно тут же и кончится. Но, кажется, это не так. Я не подписывал никаких бумаг, никаких официальных договоров. Я уеду.

- И что хорошего? - спросил Энтони грубо. - Все теперь знают. Два тела и одно лицо. Этого достаточно, чтобы человека начало тошнить.

- Если я уеду...

- Ты не можешь уехать. Ведь это была моя идея.

- Вызвать меня сюда? - Вильям вытаращил глаза насколько это было возможно при его тяжелых веках, брови его поползли вверх.

- Нет, конечно. Пригласить гомологиста. Откуда я мог знать, что приедешь именно ты?

- Но если я уеду...

- Нет. Единственное, что теперь можно сделать, это справиться с задачей, если с ней вообще можно справиться. Тогда остальное не будет иметь значения. ("Все прощается тому, кто добивается успеха", - подумал он.)

- Я не знаю, смогу ли я...

- Мы должны попытаться. Дмитрий поручил работу нам. "Это отличный шанс. Вы братья, - сказал Энтони, передразнивая тенор Дмитрия, - и понимаете друг друга. Почему бы вам не поработать вместе?" - Потом своим голосом, сердито: Так что это неизбежно. Для начала объясни, чем ты занимаешься, Вильям? Мне нужно составить более точное представление о гомологии, чем то, которое вытекает из самого названия этой науки.

Вильям вздохнул.

- Но для начала прими, пожалуйста, мои извинения... Я работаю с детьми, страдающими аутизмом.

- Боюсь, я не понимаю, что это значит.

- Если обойтись без подробностей, я занимаюсь с детьми, которые не взаимодействуют с окружающим миром и не общаются с другими людьми, которые уходят в себя и замыкаются в себе так, что до них почти невозможно достучаться. Но я надеюсь когда-нибудь излечить это.

- Поэтому твоя фамилия Анти-Аут?

- Вообще говоря, да.

Энтони издал короткий смешок, но на самом деле его это не забавляло. В тоне Вильяма появился холодок.

- Я заслужил эту фамилию.

- Не сомневаюсь, - торопливо пробормотал Энтони. Он понимал, что надо бы извиниться, но не мог себя заставить. Преодолев возникшее напряжение, он вернулся к предмету разговора. - Ты чего-нибудь добился?

- В лечении? Пока нет. В понимании - да. И чем больше я понимаю... - по мере того как Вильям говорил, его голос теплел, а взгляд становился отсутствующим. Энтони было знакомо это удовольствие - говорить о том, чем заполнены твои ум и сердца забыв обо всем остальном. Ему самому нередко доводилось испытывать подобное чувство.

Он слушал Вильяма предельно внимательно, стараясь вникнуть в то, чего на самом деле не понимал, поскольку понимание было необходимо. Он знал, что и Вильям будет слушать его так же.

Как отчетливо он все запомнил. Слушая Вильяма, он не думал, что все запомнит, да и не слишком хорошо понимал тогда, что происходит. Мысленно возвращаясь в прошлое, он видел все, как в ярком свете прожектора, и внезапно обнаружил, что может воспроизвести целые предложения того разговора почти дословно.

- Итак, мы полагаем, - говорил Вильям, - у ребенка, страдающего аутизмом, нет недостатка во впечатлениях. Он также вполне способен достаточно сложно их интерпретировать. Он, скорее, не принимает, отвергает внешние впечатления, хотя, безусловно, обладает потенциальными возможностями, необходимыми для полноценного взаимодействия с окружающим миром. Но запустить механизм этого взаимодействия удастся лишь тогда, когда мы найдем впечатление, которое он захочет воспринять,

- Ага, - сказал Энтони, чтобы показать, что слушает.

- Вытащить его из аутизма никаким обычным способом нельзя, потому что он не принимает тебя точно так же, как весь остальной мир. Но если ты наложишь арест на его сознание...

- Что?

- Есть у нас одна методика, при которой, по существу, мозг становится независимым от тела и осуществляет только функции сознания. Это довольно сложная техника, разработанная в нашей лаборатории... - Он сделал паузу.

- Тобой? - спросил Энтони, скорее из вежливости.

- В сущности, да, - сказал Вильям, слегка покраснев, но явно с удовольствием. - Поместив сознание под арест, мы предлагаем телу искусственно созданные ощущения, ведя при этом наблюдения за мозгом с помощью дифференциальной энцефалографии. Появляется возможность больше узнать о человеке, страдающем аутизмом, о наиболее желательных для него чувственных впечатлениях; попутно мы получаем новые данные о мозге в целом.

- Ага, - сказал Энтони, но на этот раз это было настоящее "ага". - А то, что вы узнали о мозге, можно использовать, работая с компьютером?

- Нет, - ответил Вильям. - Шанс равен нулю. Я говорил об этом Дмитрию. Я ничего не знаю о компьютерах и недостаточно знаю о мозге.

- А если я научу тебя разбираться в компьютерах и подробно объясню, что нам надо, что тогда?

- Этого недостаточно. Это...

- Брат, - Энтони постарался, чтобы это слово произвело на Вильяма впечатление. - Ты мой должник. Удели внимание нашей проблеме. Пожалуйста, попытайся применить к компьютеру все, что ты знаешь о мозге. Речь идет всего лишь о попытке, но я надеюсь, что попытка будет честной.

Вильям беспокойно шевельнулся и сказал:

- Я понимаю твое положение. Я попробую. И попытка будет честной.

6

Вильям попробовал. Предсказание Энтони сбылось, им пришлось работать вдвоем. Первое время то один, то другой сотрудник Проекта наведывались к ним, и, поскольку скрыть родство было невозможно, Вильям сообщал каждому ошеломляющую новость о том, что они с Энтони - братья, пытаясь извлечь из этого какую-нибудь пользу. Но со временем коллеги перестали проявлять к ним повышенный интерес, и в их жизнь, подчиненную одной цели, больше никто не вмешивался. Когда Вильям приближался к Энтони или Энтони к Вильяму, любой, оказавшийся в это время рядом, как будто уходил сквозь стену.

Постепенно они преодолели напряженность и даже выработали собственный стиль общения. Случалось, они разговаривали так, будто не было никакого родства, никаких общих воспоминаний о детстве.