Уильям Тенн - Бунт мужчинистов

Он должен быть всегда готов дать достойный отпор любым посягательствам на его мужчинизм». Поначалу возникавшие то и дело разногласия улаживались в боксерских поединках. Затем в каждой ложе мужчинистов стали брать уроки фехтования и тренироваться в стрельбе из пистолета. Что неизбежно привело — совершенно незаметно и без каких-либо возражений — к возрождению в полном объеме свода правил, регламентирующих проведение дуэлей — печально известного средневекового Кодекса чести. Первые дуэли проводились по правилам немецких университетских братств. Мужчины в фехтовальных масках и особых костюмах с плотной ватной подкладкой с жаром хлестали друг друга саблями в глубоких подвалах своих лож. Две-три царапины на лбу, которые несколько дней с гордостью показывали участники таких дуэлей своим сослуживцам, количество штрафных очков, которыми наказывалась оборонительная манера ведения боя — все это надолго становилось темой благодушных разговоров на вечерниках, давало богатую пищу для пересудов у прилавков и стеллажей супермаркетов.

Мальчишки всегда останутся мальчишками. Мужчины всегда остаются мужчинами. Прошло совсем немного времени со дня зарождения мужчинизма, как стала резко падать посещаемость зрелищных видов спорта — и это ли не служило наилучшим показателем того, что начался процесс оздоровления мужской половины человечества? Не лучше ли для мужчин проверить свои силы и возможности в настоящих конфликтах между собой, чем отождествлять себя с состязающимися на большом удалении от зрителей атлетами, которые только делали вид, что яростно сражаются друг с другом?

Однако вскоре подобные поединки стали уже далеко нешуточными. Как только затрагивался вопрос чести, маски и набивные костюмы отбрасывали в сторону, а тщательно оштукатуренный и выбеленный подвал ложи заменялся поляной в лесу на рассвете. Кое-кому удавалось отделаться лишь рассеченным ухом, иной оставался на всю жизнь с изуродованным лицом, но не мало мужчин так и оставались лежать на траве с пронзенной грудью. Победитель с важным видом расхаживал по городским улицам, побежденный, же, даже умирающий или тяжело раненый, упрямо доказывал, что случайно напоролся на антенну своего автомобиля. Кодекс чести требовал от всех, кто каким-либо образом был причастен к дуэли: самих дуэлянтов, секундантов, официальных свидетелей и обязательно присутствовавших на месте поединков врачей, соблюдения строжайшей тайны. В результате, несмотря на громкие протесты общественности и поспешно принятые законы, запрещающие дуэли, очень немногие дуэлянты подвергались судебному преследованию. Мужчины всех общественных слоев начали воспринимать поединок с оружием в руках в качестве единственного разумного способа выяснения отношений между собой по наиболее существенным вопросам.

Небезынтересно отметить, что холодное оружие поначалу широкое распространение получило, главным образом, на востоке США. К западу от Миссисипи двое участников поединка приближались друг к другу с противоположных концов улицы, ровно в полдень с револьверами в кобуре у бедра. Улицу, на которой происходила дуэль, заранее очищали от случайных прохожих и с подчеркнутой учтивостью предлагали местным жителям выступить в качестве официальных свидетелей. После этого секунданты подавали знак участникам поединка, и те начинали сходиться. По следующему сигналу они вытаскивали револьверы и открывали огонь до последнего патрона в магазине. Только после этого дуэлянтов втаскивали в карету «скорой помощи», которая дежурила поблизости с работающим на холостом ходу двигателем. Редко когда кому-либо из участников подобного поединка удавалось завершить его живым и невредимым. Зачастую, к тому времени, когда «скорая помощь» подъезжала к ближайшему госпиталю, врачам оставалось только засвидетельствовать факт смерти обоих. Вечером в местной Ложе мужчинистов разгорались жаркие споры в отношении всех перипетий состоявшегося поединка, которые не могли охладить даже приготовления к похоронам одного или обоих участников.

Но, пожалуй, еще страшнее, чем дуэли по-чикагски, были отдельные группы мужчин — бородатых, при шпагах с сигарами в зубах и обязательным гульфиком, — предававшихся пьяному разгулу на ночных улицах, распевавших похабные песни и выкрикивавших непристойности в зашторенные окна офисов, в которых им доводилось работать днем. И толпы, набрасывавшиеся на активисток Женской лиги и расшвыривавшие в разные стороны негодующих членов лиги вперемежку с их членскими билетами. Таковой была уродливая сторона мужчинизма.

Поллиглоу такой поворот событий тревожил все больше и больше, и он потребовал положить конец беспорядкам. — Ваши последователи переходят все границы, — пожаловался он Мибсу. — Давайте вернемся к теоретическим началам мужчинизма. И не будем выходить за рамки его изначальных атрибутов: гульфика, бороды и сигары. Мы же не хотим, чтобы на нас обрушила свой гнев вся страна.

Но Мибс упорно отрицал все факты проявления звериного оскала мужчинизма. Ну, позволили себе ребятишки пошалить немного — так феминистская пропаганда раздувает это чуть ли не до разгула преступности в масштабах всей страны! А как же в таком случае быть с письмами, которыми его засыпают множество женщин, выражающих удовлетворение в связи с тем, что мужчины, наконец, снова становятся рыцарями и уступают места женщинам в общественном транспорте, помогают в критических ситуациях, в которые то и дело доводится попадать женщинам, и даже защищают их до последней капли крови? Когда же Поллиглоу, продолжая настаивать на своем, попытался урезонить партнера напоминанием о том, что в основе движения лежал чисто деловой интерес — извлечение максимальной прибыли — и что следует и далее рассматривать его именно под таким углом зрения, Мибс великодушно оставил под его попечительством бизнес, но, в свою очередь, напомнил Поллиглоу, что именно он, Шепард Л.Мибс является духовным отцом мужчинизма, непогрешимым его апостолом и непререкаемым авторитетом. Ведь все получилось именно так, как он предрекал. И вообще, что бы он ни говорил, так оно и выходило. А вот Поллиглоу, если ему так уж досаждает мужчинизм, в любое время, когда сам сочтет необходимым, может начать подыскивать что-нибудь иное для всех своих лейблов.

Старику ничего не оставалось делать, как проглотить горькую пилюлю, которой угостил его партнер. Он дружески похлопал могучее плечо Мибса, пробормотал пару примирительных фраз и побрел назад в свой кабинет. С этого дня он стал чисто номинальным главой движения, этаким его зиц-председателем. Он продолжал время от времени появляться перед публикой в качестве отца-основателя, все же остальное время проводил в тиши роскошного небоскреба «Гульфик-тауэр». По какой-то злой иронии судьбы именно в этот самый день к движению присоединилась еще одна, совершенно жалкая, ничем не примечательная фигура, на которую Мибс, упиваясь своим триумфом, не обратил никакого внимания, посчитав ее недостойной даже своего презрения, как в свое время Троцкий отнесся с пренебрежением к Сталину.