Клиффорд Саймак - Туда и обратно

— Но Бентон должен был знать, когда ему сделали Оскара, что Оскар будет у него постоянно выигрывать, — подчеркнул Саттон. — Человек просто не может выиграть у робота-шахматиста.

— Мистер Бентон знал это, — согласился Херкимер, — но он этому не верил. Он хочет доказать обратное.

— Это маньяк, — понял Саттон.

Херкимер спокойно посмотрел на него.

— По-моему, вы правы, сэр. Я иногда сам так думаю.

Саттон снова пристально посмотрел на Бентона, который все еще сутулился над доской, прижав костяшки пальцев ко рту. Испещренное прожилками, выскобленное лицо его было розовым и полнощеким, а в глазах, какими задумчивыми они ни были в данный момент, мерцал огонек культуры и общительности.

— Теперь вы узнаете его? — спросил Херкимер.

Саттон кивнул.

— Да, думаю, что смогу выделить его среди других. Он выглядит не слишком озабоченным.

— Он убил шестнадцать человек, — жестко разъяснил Херкимер, — и решил забросить оружие, когда это число дойдет до двадцати пяти…

Херкимер посмотрел Саттону прямо в глаза и сказал:

— Вы — семнадцатый.

Саттон кротко согласился:

— Я постараюсь облегчить ему задачу.

— Как вы желаете провести дуэль, сэр, — поинтересовался Херкимер, — официально или нет, то есть охотиться, как можешь?

— Давайте сделаем так: выигрывает тот, кто выстрелит первым.

Херкимер отнесся к этому неодобрительно.

— Есть некоторые определенные обычаи…

— Можете передать мистеру Бентону, — сказал Саттон, — что я не собираюсь устраивать на него засаду.

Херкимер взял свою фуражку и надел ее.

— Удачи вам, сэр, — пожелал андроид.

— О, спасибо, Херкимер, — поблагодарил Саттон.

Дверь закрылась, и Саттон остался один. Он повернулся к экрану. Бентон сделал еще один ход ладьей. Оскар хихикнул, передвинул слона на три поля вперед и объявил шах королю Бентона.

Саттон выключил телевизор. Он поскреб рукой свой выбритый подбородок. Совпадение или план? Трудно догадаться.

Одна из русалок выбралась на край фонтана и рискованно балансировала своим трехдюймовым телом. Она свистнула Саттону. Он быстро обернулся на этот звук, но она нырнула в водоем и поплыла кругами, издеваясь над ним, непристойно жестикулируя.

Саттон наклонился, пошарил рукой на полке под визором, вытащил информационный справочник и быстро перелистал страницы.

И заголовки:

Наверное, вот это. Обычаи.

Он нашел раздел «Дуэль», запомнил номер и положил книгу на место, вновь установил диск набора номеров и включил тумблер прямой связи.

Обтекаемое современное лицо робота заполнило экран.

— Я к вашим услугам, сэр, — произнес он.

— Я был вызван на дуэль, — объяснил Саттон.

Робот ждал вопроса.

— Я не хочу драться на дуэли, — сказал Саттон. — Можно мне каким-нибудь образом открутиться от этого? Мне бы хотелось сделать это элегантно, но на этом я не настаиваю.

— Способов нет, — ответил робот.

— Совсем нет?

— Вы моложе ста лет? — спросил робот.

— Да.

— Вы здоровы душой и телом?

— Да, думаю, что да.

— Вы здоровы или нет?

— Да, — подтвердил Саттон.

— Вы не принадлежите к какой-нибудь настоящей религии, которая запрещает убийства?

— Полагаю, что могу классифицировать себя как христианина, — сказал Саттон. — Кажется, там есть заповедь — «не убий».

Робот покачал головой.

— Это не считается.

— Она ясна и определенна, — заспорил Саттон. — Там говорится: «Не убий».

— Все это так, — терпеливо разъяснил робот, — но она была дискредитирована. Вы, люди, сами дискредитировали ее, вы никогда не подчинялись ей. Или вы подчиняетесь ей, или вы теряете на нее право. Нельзя забывать ее с одним вдохом и взывать к ней со следующим.

— Тогда, кажется, я влип, — сдался Саттон.

— Согласно пересмотру 7990 года, — сказал робот, — было достигнуто соглашение: каждый человек-мужчина в возрасте до ста лет, здоровый умом и телом, не связанный религиозными узами и верованиями, что выясняется исследованием, должен драться на дуэли, когда бы его ни вызвали.

— Понятно, — сказал Саттон.

— История дуэлей очень интересна, — продолжал робот.

— Варварство, — ответил Саттон.

— Может быть, и так, но люди все еще варвары и во многом другом.

— Вы дерзите, — заметил Саттон.

— Я по горло сыт всем этим людским самодовольством, — ответил робот. — Вы говорите, что искоренили преступления — это так, за исключением преступлений людей. А множество преступлений, от которых вы избавились, — вовсе не преступления, если не судить о них по человеческим меркам. Вы говорите, что отменили войну. Вы ее не отменили, вы просто устроили так, что никто не осмеливается драться с вами.

— Вы здорово рискуете, приятель, разговаривая так, — мягко прервал Саттон.

— Можете всадить в меня пулю, — ответил ему робот, — когда захотите. Жизнь не стоит того, той работы, которую я выполняю.

Он увидел выражение лица Саттона и заторопился.

— Постарайтесь посмотреть на это так, сэр. На протяжении всей истории человек был убийцей. Он был умен и жесток, даже с самого начала. Он был слаб, но сумел применить дубину и камни, а когда камни были недостаточно остры, он обтачивал их. Вначале существовали создания, которых он, по идее, не должен был убивать. Они должны были убить его. Но он был умен, и у него были дубина и камни. И человек убил мамонта и саблезубого тигра, других зверей, которых он не осмелился бы тронуть голыми руками. Так он отвоевал землю у животных. Он уничтожил их, кроме тех, которым разрешил жить за то, что они ему что-то давали. И даже когда он боролся со зверями, он боролся с другими людьми. Когда с животными было покончено, он продолжал сражаться… человек против человека, нация против нации.

— Но это все в прошлом, — сказал Саттон. — Войны нет уже более тысячи лет. Людям сейчас не нужно воевать.

— В том-то и дело, — сказал ему робот. — Больше не нужно воевать, больше не нужно убивать. Это требуется только иногда, может быть, на какой-нибудь отдаленной планете, где человек должен убивать для защиты своей шкуры, жизни или власти. Но в общем и целом больше не нужно убивать. И все же вы убиваете. Вы должны убивать. В вас еще сохранилось старое зверство. Вы пьянеете от власти, а власть, знак власти — убийство. Вам это стало привычным… Вы принесли это еще из пещер. Вам некого убивать, кроме как друг друга, и вы называете это дуэлью. Вы знаете, что это неверно, но вы лицемерите. Вы создали целую систему слов, чтобы это выглядело респектабельным, отважным и благородным делом. Вы называете это благородством и рыцарством и даже, если вы так не говорите, то вы так думаете. Вы прикрываете это атрибутами вашего порочного прошлого, вы приукрашаете это словами, а слова — это просто мишура.