Андрей Столяров - Третий Вавилон

— А тирании помогает?

— Нет, — сказал врач.

Коридор был забит. Лежали в проходах. Мужчины и женщины ворочались, стонали, жевали бутерброды, спали, разговаривали, плакали, сидели оцепенев. В воздухе стоял плотный гомон. Чумазые ребятишки лазали через изломанные теснотой фигуры. Я смотрел вниз, стараясь не наступить кому-нибудь на руку. За два часа до нашего прибытия взорвалась вторая батарея газгольдеров и пламя погасить не удалось. Метеорологическая обстановка была совсем не такая, как об этом докладывал полковник. Ветер понес облако прямо на городок. Санитарная служба успела сбросить несколько ловушек с водяным паром, но их оказалось недостаточно. «Безумный Ганс», перекрутившись бечевой, пронзил казармы. Солдаты, как по тревоге, расхватали оружие. Сначала они обстреляли административный корпус, а потом, выкатив малокалиберную пушку, зажгли здание электростанции. Захваченный пленный бессвязно твердил о десанте ящероподобных марсиан в чешуе и с хвостами. Марсианами они, вероятно, считали всех штатских. Полчаса назад патрули автоматчиков начали методичное прочесывание улиц. Добровольцы из технического персонала завода пока сдерживают их. Хуже всего то, что солдаты отрезали подходы к зоне пожара, — огонь никто не тушит, под угрозой взрыва третья батарея газгольдеров. Тогда не спастись никому.

Я придвинул табуретку и сел у кровати, где на ослепительных простынях выделялось изможденное коричневое подергивающееся лицо.

— Когда он позвонил? — спросил я.

Оператор поднял руку с одеяла и беззвучно шевельнул губами.

— Это те, кого вы хотели видеть, — объяснил врач.

— Я умираю, доктор?

— Вы проживете еще лет двадцать, к несчастью, — сказал врач. — Я говорю правду. Лучше бы вам умереть, но вы будете жить еще очень долго.

Рука упала.

— Записывайте, — сказал оператор. — «Поезд шел среди желтых полей. Был август. Колыхалась трава. Человек в габардиновом костюме, держась за поручень, стоял на подножке и глядел в мутноватые отроги хребта: Богатырка тупым острием поднималась к небу, и упирал воздух безлесый покатый лоб Солдыря. — Какая жара, — сказал ему проводник. Человек кивнул. — Хлеба опять выгорят, — сказал проводник. Человек кивнул. — Сойдете в Болезино? — спросил его проводник. — Нет, здесь. — Станция через две минуты, — сказал проводник. — Мне не нужна станция. — Это как? — А вот как! — Человек легко спрыгнул с подножки в сухую шелестящую мимо траву. — Куда? — крикнул возмущенный проводник. Но человек уже поднялся и помахал вслед рукой. Трава доходила ему до колен, а густая небесная синь за его спиной стекала на верхушки гор…

— Записывайте, записывайте, — лихорадочно сказал оператор. — Его зовут Алекс… Алекзендр… не могу точно произнести…

— Он вам назвался? — быстро спросил я.

Бьеклин подался вперед.

— Нет.

— Откуда же вы его знаете?

— Знаю, — сказал оператор. — Директор говорил, что это очень важно…

Я оглянулся на врача. Тот пожал плечами. Это было безнадежно. На лбу у оператора выступили крупные соленые капли, он дышал редко и с трудом. Тем не менее, Бьеклин напряженно крутил верньеры на портативном диктофоне, проверяя запись. У меня возникло неприятное ощущение, что он вычерпывает из разговора колоссальное количество информации.

— Где сейчас директор? — поинтересовался он.

— Директор занят.

— Я спрашиваю: где сейчас директор?

— Директор вас не примет, — нехотя сказал врач. — Директор сейчас пишет докладную записку во Всемирную организацию здравоохранения; просит, чтобы, учитывая его прежние заслуги, ему бы выдавали бесплатно каждый день четыре ящика мороженого и две тысячи восемьсот шестьдесят один сахарный леденец. Именно так — две тысячи восемьсот шестьдесят один. Он все рассчитал, этого ему хватит.

Протяжный, леденящий кровь, голодный и жестокий, зимний волчий вой стремительно разодрал здание — ворвался в крохотную палату и дико заметался среди нас, будто в поисках жертвы.

Врач посмотрел на дверь.

— Это как раз директор. Наверное, ему отказали в просьбе… Заканчивайте допрос, господа, у меня больше нет для вас времени.

Тогда Бьеклин наклонился и прижал два расставленных углом пальца к мокрому лбу оператора.

Элементарный гипнопрессинг.

— На каком языке говорил Нострадамус? — очень внятно спросил он.

— На голландском, — сказал оператор.

— Вы уверены? — изумился я.

Бьеклин был поражен не меньше.

— Я голландец, — сказал оператор, теребя складки одеяла. — Записывайте, записывайте, пожалуйста… «Ангел Смерти… Си-нэл-ни-коф и Бе-ли-хат… Это пустыня: безжизненный песок, раскаленный воздух, белые отполированные ветрами кости… Войны не будет… Вскрывается королевский фланг, и перебрасываются обе ладьи. Двенадцать приговоров… Бе-ли-хат умер, Си-нэл-ни-коф покончил самоубийством… Черные выигрывают… Записывайте, записывайте!.. Войны не будет… Ангел Смерти: ладони мои полны горького праха… Схевенингенский вариант… Надо сделать еще один шаг… Один шаг… Один»…

Я поднялся и отошел к окну. Я не боялся что-либо пропустить, мой диктофон работал — ярко зеленела индикаторная нитка на пластинке корпуса. Я слушал назойливый, штопором впивающийся голос оператора и глядел, как внизу, из железных ворот больницы, выворачивает грузовик, словно живая клумба, накрытый беженцами. На подножках его, на кабине и просто на бортах кузова, свесив ноги, сидели люди в штатском с винтовками наперевес. Началась эвакуация. Этой колонне предстояло пройти шестьсот километров по раскисшей осенней тундре. Шестьсот километров — более суток непрерывной езды. Если их раньше не заметят с воздуха. Я посмотрел на часы. Я не мог терять целые сутки. Завтра меня ждали в «Храме Сатаны». Шварцвальд, у Остербрюгге. Им пришлось согласиться с тем, что я имею право присутствовать в качестве наблюдателя. Точно так же, как им пришлось согласиться, что я имею право произвести допрос оператора совместно с Бьеклином. Катастрофа в Климон-Бей — это третья международная акция Нострадамуса. Ноппенштадт, Филадельфия и теперь Климон-Бей. Интересно, как ему удалось позвонить сюда, через океан, из сломанного телефона-автомата на углу Зеленной и Маканина. Ему надо было пройти городскую станцию, затем союзную, потом международный контроль на МАТЭК, затем всю трансокеанскую линию и далее через Американский континентал выйти на местного абонента. Машинный зал вообще не соединяется с городом, только через коммутатор. Правда, можно подключиться непосредственно со спутника, но тогда следует признать, что Нострадамус способен контролировать системы космической связи. У нас еще будут неприятности с этой гипотезой. Я подумал, что не зря ко мне приставили Бьеклина и не зря полковник из Центра ХЗ разрешил лететь при неясной обстановке. Видимо, они рассматривают ситуацию как предельно критическую. И не зря была организована утечка информации в прессу, и не зря последнее время усиленно дебатируется вопрос о пришельцах со звезд, скрываемых от мировой общественности.