И. Даль - Коэффициент интеллекта (сборник)

– Спокойно? – пробормотал Рилтон, сжимая блестящий в свете лампочки круг. Едва заметные линии рисовали на поверхности душу Джека. – Прости меня, мальчик. Офицер прав, мне место в аду. – Алекс надавил на края диска и вздрогнул от хлопка лопнувшего пластика.

Увидев Рилтона в палате Брайана, Ник не удивился. Профессор сидел у изголовья и в нетерпении поглядывал на часы.

Шелт сел напротив:

– Решили понаблюдать казнь отсюда, док?

– Я просто хочу быть уверен, – холодно произнес Алекс. – А вы почему не там?

Ник подмигнул проснувшемуся Брайану. Парнишка узнал агента и глуповато улыбнулся. Шелт навещал его каждую неделю.

– Я говорил с нашими спецами. Возможно, после смерти Джека синхронизация закончится.

– Возможно, – снова посмотрел на часы Рилтон. До казни оставалось пять минут. – Но я сомневаюсь.

То, что Ник и сам не был уверен, он решил не афишировать. Как, впрочем, и то, что отец Энтони, настоятель монастыря Святой Варвары, согласился принять Брайана в пансионат для душевнобольных.

Вдруг тело Брайана выгнулось дугой, затряслось. Парень замычал. Глаза закатились, ртом пошла пена.

Ник метнулся к нему. Навалился, прижимая к кровати, пытаясь совладать с недюжинной силой, проснувшейся в пусть и в развитом не по годам, но мальчишке.

Внезапно Брайан обмяк и распластался, запрокинув голову.

Рилтон облизал пересохшие губы:

– Ну?

Ник, приложил два пальца к горлу Брайана.

– Твою мать! – рыкнул он и грохнул кулаком по грудине. – Врача! Быстро!

Два выдоха. Тридцать нажатий. Два выдоха. Тридцать нажатий. Отработанная на манекенах схема. «Ну, Брайан, давай!» Два выдоха…

Сиплый хрип наполнил легкие Брайна. Теплом запульсировала сонная артерия.

– Слава богу! Док, живее, зовите врача! – обернулся Ник и увидел перекошенное злобой лицо Рилтона. А потом мир на мгновение сжался до кончика иглы в занесенной для удара руке.

Два долгих года Ник Шелт втайне желал сделать это – лязгнув челюстью, Алекс Рилтон повалился на пол и гулко ударился головой.

Из его разжатой ладони покатился шприц с мутной белесой жидкостью.

Машина неслась по шестьдесят девятой автостраде на север.

День шел на убыль. Погода портилась: небо налилось свинцом, начал накрапывать дождь. Ник включил дворники и запустил поиск в магнитоле. Из динамиков донесся знакомый перебор электрооргана.

«Riders on the storm…» – выводил Джим Моррисон. Первые всполохи аккомпанировали электрооргану раскатами грома. Ник улыбнулся.

На сиденье справа запиликал, задергался мобильный.

Заготовленное холодное «здравствуйте, док» утонуло в потоке:

– Ник! Ник, не бросайте трубку! Выслушайте меня! Ник, Брайан сейчас с вами?

Телефон настороженно затих. Шелт глянул в зеркало заднего вида: парнишка перестал хрипеть, но в себя так еще и не пришел.

– Нет, док. Я пристроил его, – «в надежное место» чуть было ехидно не добавил Ник, – в пансионат. – В трубке перестали дышать. – При монастыре, – по инерции продолжил он.

Молчание доктора начинало пугать.

– Настоятель – друг нашей семьи, он обещал помочь Брайану, присмотреть за ним какое-то время, – промямлил Ник, пытаясь сообразить, отчего ему вдруг приходится оправдываться.

– Это мужской монастырь? – выплюнул телефон.

Идиотский вопрос, да еще и заданный таким серьезным тоном, вернул Нику спокойствие.

– Ну естественно, док!

– Ник! Ваш друг… Он… Они все в опасности, – голос профессора дрогнул. – Немедленно возвращайтесь! Вызывайте подкрепление, или что там у вас принято делать. Немедленно, говорю вам!

На заднем сиденье заворочались. Брайан с трудом сел и удивленно огляделся. Во взгляде его сквозило что-то собачье.

– Послушайте, Рилтон! – рявкнул Ник. – Вы – больной сукин сын. Вас самого нужно долго, долго лечить. Я вызову подкрепление! Вызову! Оставайтесь на месте – сейчас оно за вами прибудет!

Ник замолчал, переводя дух. Телефон ответил на его гнев холодным безмолвием.

– Голос, – прозвучало выстрелом в трубке. – Джек выбирал их по голосу. Искал ту, что говорила о камышовой швее.

Ник уставился в зеркало. Склонив голову набок, Брайан закусил губу и внимательно слушал.

Полина Кормщикова. Внутри

1. Начало

Герман открывает глаза. Мир вокруг – монохромный и плоский. Где-то вдалеке серое небо сливается с серой землей, и линия горизонта теряется в туманной дымке. Пространство вокруг и сам Герман – как персонажи немого черно-белого кинофильма. Ни звука, ни движения. Пустота.

Путаная мысль – неужели я такой и есть? Пустой, мертвый? Не может быть.

– Не может быть, – произносит Герман вслух. Губы привычно шевелятся, и в мире появляется звук. Знакомый, успокаивающий звук собственного голоса. Первое замешательство проходит. Губы расползаются в улыбке.

– Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог, – цитирует он по памяти.

Сейчас и здесь Бог – это Герман. Он один в этой пустоте, и пока что это место кажется безжизненным. Значит, надо заполнить пустоту звуками, цветом, движением. Но Герман не знает как. Не знает, с чего начать. Он делает шаг (в каком направлении? – здесь нет направления; пока еще нет), другой. Звук, движение. Нужен цвет.

Герман пристально смотрит на свою руку, на кончик указательного пальца. Наверное, должно быть так – на кончике пальца появляется пятно того безымянного цвета, который обычно имеет кожа белого человека. Потом пятно растет, распространяется по всему пальцу, по всей руке.

Он произносит это вслух. И пятно действительно появляется. Растет. Цвет охватывает все тело, делая его знакомым и привычным, родным: живым. Из солнечного сплетения поднимается физически ощутимая волна восторга: я могу. Раз могу это – значит, могу все.

– Надо сделать камень, – говорит Герман. – Пусть будет камень.

Он представляет себе большой камень неправильной формы. Он хочет разместить его перед собой. Сосредотачивается на этой мысли, создавая, приказывая возникнуть. И камень возникает – огромный, тяжелый, вещественный. Герман прикасается к нему ладонью, осязая правильную шероховатость. Кажется, он начинает понимать.

Нужно сделать еще что-нибудь. Нужно сделать… дерево. Да, пусть будет дерево. Герман концентрирует внимание на месте возле камня, тянется туда мыслью – это дается тяжелее, чем камень, – и из-под земли появляется росточек.

– Пусть дерево растет, – говорит Герман.

Росток на глазах становится выше, распрямляется, из ствола выступают ветки, из веток – хвоинки (это выглядит как компьютерная графика нового образца), и через пару временных отрезков Герман создает кедр в три человеческих роста высотой. Он старается вытянуть его выше и толще, сделать подобным калифорнийскому Гипериону, но не может. Его дерево не хочет становиться выше, и Герман оставляет попытки.