Тед Чан - Понимай

  Я пишу программу, выполняющую распознава­ние моего лица на фотографиях и выискивающую появление моего имени, а потом закладываю ее в вирус для просмотра всех общедоступных файлов в дейтанет. ЦРУ даст в национальных новостях мой портрет и опишет меня как опасного сбежавшего психа, даже убийцу, быть может. Вирус заменит мою фотографию видеопомехами. Такой же вирус я запускаю в компьютеры ФСИЛ и ЦРУ — искать мои фотографии в любой передаче, направленной в местную полицию. Эти вирусы выдержат все, что смогут напустить на них тамошние программисты.

  Несомненно, Ши и его команда сейчас кон­сультируются с психологами в ЦРУ, гадая, куда я мог деться. Родители мои умерли, так что ЦРУ станет искать среди моих друзей, спрашивать, не выходил ли я на контакт, и будет держать их под наблюдением на случай, если выйду. Достойное со­жаления вмешательство в частную жизнь, но не первоочередное для меня дело.

  Вряд ли ЦРУ станет обрабатывать своих агентов гормоном «К», чтобы меня найти. Как показал мой пример, сверхразумным человеком слишком труд­но управлять. Все же я буду следить за прочими пациентами — на случай, если правительство ре­шит их завербовать.

  Картины будней общества открываются мне без усилий с моей стороны. Я иду по улице, гляжу на спешащих по своим делам людей, и, хотя они не говорят ни слова, подтекст очевиден. Проходит мо­лодая пара, обожание одного отскакивает от терпи­мости другой. Мелькает, а потом становится ясно ощутимым опасение у бизнесмена, который боит­ся, как бы начальник ему потом не выдал за преж­девременный уход с работы. Идет женщина в мантии деланной утонченности, но эта мантия соскаль­зывает при встрече с реальностью.

  Как всегда, роли, которые играет человек, узна­ваемы лишь для более взрослого. Для меня эти люди — как дети на игровой площадке; меня забав­ляет их серьезность, раздражают воспоминания о том, как я занимался тем же самым. Для них их действия естественны, но я уже не могу в этом участвовать; я взрослый, я оставил детские игры. Мир нормальных людей для меня лишь средство существования.

  Каждую неделю я приобретаю года образова­ния, воспринимая все более масштабные картины. Я вижу гобелен людского знания в такой широкой перспективе, с которой еще никто никогда не смот­рел; я могу заполнить пробелы там, где ученые никогда их не замечали, могу обогатить текстуру там, где они считали ее полной.

  Самый четкий узор — у естественных наук. Пре­красно единство физики, не только на уровне фун­даментальных явлений, но и при рассмотрении ее расширений и следствий. Такие понятия, как «оп­тика» или «термодинамика», — всего лишь шоры, которые не дают физикам увидеть бессчетные пере­сечения. Не говоря уже об эстетическом впечатле­нии, даже упущенным практическим применениям имя легион. Уже много лет назад инженеры могли бы генерировать сферически симметричные грави­тационные поля.

  Но, зная это, я все равно не стану собирать такое устройство, и никакое другое не стану. Для него понадобилось бы много сделанных на заказ компонентов, все достаточно трудные и в изготовлении и требующие немалых временных затрат. А главное — создание такого устройства не доставило бы мне особого удовольствия, поскольку я и так знаю, что оно будет работать, а никаких новых гештальтов оно не высветит.

  Я пишу в порядке эксперимента поэму. Написав первую песнь, я смогу выбирать подход к объедине­нию образов в пределах всех искусств. Я пользуюсь шестью современными и четырьмя древними языка­ми; они включают в себя большинство главных миро­воззрений человеческой цивилизации. Каждый дает мне новые оттенки значений и поэтические эффек­ты, некоторые сопоставления оказываются порази­тельными. Каждая строка поэмы содержит неологиз­мы, порожденные продавливанием слов через сито чужого языка. Если бы я закончил произведение, по­лучилось бы что-то вроде «Следа Финнегана», умно­женного на «Песни» Паунда.

  Мою работу прерывает ЦРУ; оно ставит на меня капкан. После двух месяцев попыток тамошние спе­циалисты признали, что обычными методами им меня не найти, и приняли более решительные меры. В новостях сообщили, что подружка некоего маньяка-убийцы арестована по обвинению в помощи и содействии его побегу. Имя ее — Конни Перритт, девушка, с которой я встречался в прошлом году. Если дело дойдет до суда, она получит немалый срок. ЦРУ надеется, что я этого не допущу. Оно ждет от меня маневра, который заставит меня вый­ти на свет, тут-то меня и поймают.

  Предварительные слушания по делу Конни зав­тра. ЦРУ добьется, чтобы ее выпустили под залог, может быть, с поручителем, если надо будет — это даст мне возможность с ней связаться. Все окрест­ности ее квартиры они напичкают агентами в штат­ском, которые будут меня ждать.

  Я начинаю редактировать первый экранный об­раз. Эти цифровые фотографии — грубая подделка под голограммы, но для моей цели они годятся. На сделанных вчера снимках — окрестности дома Кон­ни, улица перед ним и ближайший перекресток. Я вожу курсором по экрану, проводя перекрестием над определенными местами снимков. Окно в доме наискосок через улицу: свет выключен, но занавес­ка отодвинута. Уличный разносчик за два квартала позади дома.

  Всего я отмечаю шесть точек — где вчера ждали агенты ЦРУ, когда Конни вернулась к себе. Про­смотрев мои видеопортреты, сделанные в больни­це, они знали, что искать у всех прохожих мужско­го или сомнительного пола: уверенная, ровная по­ходка. Эти ожидания их и подвели: я просто сделал шире шаг, покачивал головой вверх-вниз, не так резко размахивал руками. Это и еще несколько не­типичная одежда вполне отвело им глаза, когда я вошел в зону наблюдения.

  Внизу фотографии я печатаю частоту, на кото­рой переговариваются агенты, и формулу, описы­вающую используемый ими алгоритм шифрования. Закончив, я передаю изображения директору ЦРУ. Смысл ясен: я могу убить ваших агентов в любой момент, если их не уберут.

  Но чтобы они сняли обвинения с Конни и что­бы ЦРУ меня больше не отвлекало, придется еще поработать.

  Снова задача выделения закономерности, на этот раз — весьма обыденная. Тысячи страниц ра­портов, докладных записок, писем — каждая как цветовая точка на картине пуантилиста. Я отступаю от этой панорамы, смотрю на линии и грани, созда­вая всплывающий образ. Мегабайты, которые я ска­нирую, — всего лишь доля всех записей за изучае­мый период, но их хватит.

  То, что я нашел, довольно ординарно, куда про­ще сюжета шпионского романа. Директор ЦРУ был в курсе плана группы террористов взорвать метро в Вашингтоне. Он допустил взрыв, чтобы получить согласие Конгресса на крайние меры против этой группы. Среди жертв оказался сын одного конгрес­смена, и директор ЦРУ получил полную свободу действий против террористов. Хотя его планы не прописаны прямо в файлах ЦРУ, они совершенно ясны. В соответствующих записках делаются толь­ко осторожные намеки, и эти записки тонут в море невинных документов. Если бы какая-нибудь ко­миссия по расследованию должна была прочесть все эти записи, улики потонули бы в море хаоса. Но вытяжка из нужных записок прессу убедит.