Журнал «Если» - «Если», 2009 № 04

Нола слегка кивает, ровно настолько, чтобы сбить меня с толку. Это едва заметное движение может означать, что она знает о его пребывании в Комнате. Или что ей уже было известно о прихоти его дочери. А может, Ноле просто хочется ободрить меня.

— Но зачем ей это? — спрашивает Нола. — Она никогда его не видела.

Я-то не удосужилась задать этот вопрос. А может, не сделала этого специально. Знай я правду, скорее всего, не взялась бы за работу, которая, что ни говори, интриговала меня.

— Это не моя забота, — отрезаю я. — Мне всего лишь поручено найти командора.

— Вы не найдете его, — качает головой Нола. — Эвинга давно нет.

— Насколько хорошо вы его знали? — спрашиваю я, пытаясь сменить тему и отвлечь разговор от моего задания.

Опять эта легкая улыбка.

— Так же хорошо, как десятки других женщин.

— Вы были любовниками?

Она кивает. Несколько секунд ее взгляд упирается в какую-то точку над моим левым плечом, и я понимаю, что сейчас она видит не меня и не уголок ресторана. Она затеряна в прошлом. Вместе с Эвингом Трековым.

— Вы говорите так, словно у него было полно любовниц, — замечаю я.

Ее взгляд снова фокусируется и останавливается на мне. И я вижу в нем нечто вроде презрения. Нола угадывает мои намерения, и они ей не нравятся. Потому что она сама хочет контролировать эту беседу.

— Куча любовниц, множество жен и детей больше, чем он мог сосчитать.

Так вот в чем причина ее недовольства… Райя Треков в глазах Нолы не представляет ничего особенного.

— Он не заботился о семье? — спрашиваю я. Нола пожимает плечами.

— У человека, которого я знала, не было времени на привязанности. Вся его жизнь — сплошные войны. Он считал человеческие жизни чем-то вроде звезд: нечто бесконечно далекое… и все же бесценное. Хотя отдельный человек мог что-то значить для него в течение нескольких недель. Не больше. Потом он уходил. В ее голосе звенит боль.

— Он и от вас ушел, — констатирую я, беря ломтик желтого сыра. Сыр скользкий на ощупь, но я не смею положить его обратно.

— Разумеется. И всякая… воображающая, будто удержит его… была дурой.

Горький привкус в слове «дура» яснее ясного показывает, кто была эта «всякая».

— Вы утверждаете, что знаете о нем такое, чего не ведает никто.

Я заставляю себя прожевать скользкий сыр, оказавшийся на редкость вкусным — жирным и острым. И прекрасно сочетавшийся с перечно-чесночным привкусом мяса.

— Так оно и есть. И кое-что уйдет со мной в могилу.

Настала моя очередь кивнуть. Мне вполне понятно ее нежелание стирать грязное белье на людях.

Она пододвигает тарелку к краю стола. Что-то мелькает так быстро, что я едва успеваю заметить, как тарелка исчезает.

— Правда, история, которую я собираюсь поведать вам, — продолжает она, — отнюдь не из разряда особо секретных. Но и в документах вы ничего подобного не найдете.

Я жду.

— Это по поводу его планов, — говорит она, загадочно улыбаясь. — Он вообще не собирался появляться на церемониях и не намеревался подписывать никаких договоров.

— Он сам это вам сказал? — спрашиваю я удивленно. Судя по тому, что я видела, читала и слышала, он твердо намеревался участвовать в церемонии и даже прислал сообщение о времени прибытия своего корабля. Почетный караул уже ожидал его на другом аванпосту, ближе к тому месту, где проводилось торжество. Он даже заказал для этого случая парадный мундир.

— Нет, он ничего не говорил. Не такой он был человек. Я сама сообразила, много лет спустя.

Она сообразила, когда вспомнила, что случилось в последний день. Каким был Эвинг. Каким опечаленным казался.

Они встретились в его каюте, большой и роскошной, с грандиозной кроватью. Но его интересовал не секс, хотя они все же переспали.

Он заказал еду на двоих: поразительно обильный обед для столь удаленных мест. Но он ел, не чувствуя вкуса. Вернее, не ел, а ковырялся в тарелке.

Не то что Нола. Она давно не пробовала ничего подобного. С тех пор как очутилась в этом месте.

Но он подождал, пока она закончит трапезу, прежде чем заговорить.

— Как тебе это удается? — спросил он. — Как ты можешь спасать жизни, зная, что все это зря? Что все уйдет в отбросы?

Она непонимающе подняла брови:

— В отбросы?

— Большинство твоих пациентов снова пошлют в бой, и они погибнут. Или они вернутся домой, но никогда уже не станут прежними. Семьи перестанут их узнавать. Их жизнь необратимо изменится.

— Но не будет потрачена зря, — возразила она.

Эвинг, не глядя на Нолу, продолжал ковыряться в тарелке.

— Откуда тебе это знать?

— А тебе? — парировала Нола. Треков пожал плечами.

— Большинство тех солдат, которых я лечу, — всего лишь дети. Они вернутся домой и сумеют начать новую жизнь, — продолжала она.

Он снова пожал плечами.

— Как насчет их военной карьеры?

Она отложила вилку и отодвинула тарелку, вдруг сообразив, насколько серьезен этот разговор. И что предмет их разговора — всего лишь видимость. На самом деле речь идет совершенно о другом.

— Беспокоишься о том, что будет с тобой после церемонии? — неожиданно спросила она.

Треков покачал головой, но по-прежнему отказывался поднять глаза. Оказалось, что на макушке у него лысина. И очевидно, он давно не платил за стимуляторы. Маленький кружочек лишенной волос кожи придавал ему на удивление беззащитный вид.

— Дело не во мне, — пробормотал он, но Нола ему не поверила.

— Ты можешь остаться в вооруженных силах, — предложила она. — Им нужны стратеги. Даже в мирное время необходима постоянная армия. При любом правительстве.

— Повторяю, Нола, — с некоторым раздражением бросил он, — речь не обо мне.

— О ком же, в таком случае? — допытывалась она.

Он снова покачал головой, едва заметно. Почти невольно. Словно говорил не с ней, а с собой.

— О войсках? О людях, которыми командуешь?

Он продолжал качать головой.

— О раненых?

— О мертвых, — тихо ответил он.

Нола долго молчала в надежде, что он объяснит подробнее. Но так и не дождалась. Поэтому попыталась понять.

— Мы не можем им помочь. Даже при тех новых технологиях, которые у нас появились, при всех знаниях, которыми мы обладаем, помочь нельзя. Мы лишь стараемся не дать им умереть.

— И как ты это делаешь? — процедил он, вскинув голову. — Как узнаешь, кто достоин, а кто — нет?

Нола нахмурилась. Она была доктором. Лечила людей почти всю жизнь.

— Не я выбираю достойных. И не мое это решение.

— Я видел триаж{14}, — вздохнул он. — Приходится выбирать. Всегда приходится выбирать.