Юрий Бурносов - Право хотеть

— Вы спите?

— Нет, просто музыку слушаю, — ответил я машинально.

Мой попутчик отложил книгу и удобно устроился на диване, явно предвкушая долгую беседу.

— А у меня сложилось впечатление, что вы почти спите, — не отставал мужчина. — И ещё, мне показалось, что вы знаете толк в сне.

— В чем? — Меня слегка ошарашил такой вопрос. Поспать, я конечно, любил. Но никогда не думал, что знаю в этом толк.

— Вы понимаете… Сон это очень сложная материя! Это не просто временное забытье. Сон — отдых сознательного и раскрепощение бессознательного, свобода души.

Я стал подозревать, что мой попутчик не совсем в себе. Но тревоги, которая обычно так и окружает шизофреников, не ощущалось. Я подумал, что он энтузиаст каких-то сакральных знаний или адепт очередной сайентологии, но спорить или тем более заставить его молчать было лень.

— Меня Арий зовут, — представился мужчина.

— Тим, — мы обменялись формальными рукопожатиями.

— Вы, конечно, извините, что я так нахально. Но поверьте мне, я чувствую настроение людей. И мне кажется, вам будет интересно то, что я расскажу.

— Я так и не понял, о чем вы?

— Так вот, — как ни в чем не бывало, продолжил Арий, — как вы думаете, мир такой, каким вы его видите?

— Ну, мир всякий — когда лучше, когда хуже, — мне показалось, что я действительно попал на какого-то баптиста.

— Это вы совсем формально ответили. Вот посмотрите, тот, за стойкой бара — он кто? — Арий ткнул пальцем в обложку глянцевого журнала на столике купе.

— Ну… — я был несколько озадачен, — он, наверное, курсы барменов окончил и жонглирует шейкером…

— А вот как он выглядит на самом деле? — не унимался Арий.

— То есть как — как?

— Вы никогда не задумывались над тем, что каждый человек может видеть мир по-своему? И совсем не так как вы. Вот вы говорите — стройная дама, почему вы так говорите?

— Которая? — опять не понял я.

— Я так, фигурально, извините за тавтологию, о фигуре абстрактной дамы говорю. Вот почему вы решили, что она стройная?

— Стройная — значит не толстая, значит, форма у нее такая.

— А вы ни когда не задумывались, что это всего лишь реакция вашего сознания на устоявшиеся стереотипы и рефлексы? Что вы просто визуальную информацию пропускаете сквозь свой разум и только потом даете определение увиденному?

— Ой, что-то я такое уже читал, — мне было уже досадно, что в итоге я вынужден выслушивать банальности. — Вроде вредных философских течений и учений. Все в мире детерминировано и легко проверяется приборами и ощущениями. Остальное — от лукавого.

— Хорошо, а вот во сне вы тоже все реальное и детерминированное видите? — Собеседник обрадовался моему материалистическому контраргументу. — Ведь во сне приходят очень странные видения и ощущения!

— Да ведь это же просто бессознательные видения! Это же сон разума, — я даже поставил бокал на стол, увлекшись, в конце концов, беседой, — а вы знаете, что он порождает.

— А вы уверены, что бессознательное порождает именно чудовищ? Именно нереальное? — Арий хитро прищурился. — По-моему, наоборот — это разум может породить неправильные ассоциации и интерпретировать то, что вы видите так, как захочет, так, как его научили. А вот подсознание… Оно бесхитростное. И поэтому всегда право.

— А вы проверяли? — улыбнулся я в ответ на такой слабый аргумент.

— Ну… Хотите расскажу?

— Да уж расскажите, — согласился я. — Вы ведь именно ради этого и завели разговор. И знакомство.

— Так вот! — начал свой рассказ Арий. –

Служил я много лет назад в армии. Вы знаете, что это такое. Служивших всегда можно отличить от сугубо гражданских. Вы, наверное, знаете, как молодому солдату достается, поначалу. Наряды, тревоги, придирки. Поесть и поспать редко когда получается. И самое тяжкое, это наряд дневальным, когда приходится не спать сутками. Мало того, что нужно стоять четыре часа на тумбочке, ну у нас так называлось возвышение для дневального, и изображать из себя пример выкладки и выдержки, так в кратких перерывах между стоянием тоже не отдохнешь. А самое ужасное начинается после бессонной ночи — до вечера прикорнуть даже тайно не удается и…

Дежурство подходило к концу, и я последний раз стоял на этой самой проклятой тумбочке. Все было спокойно, только бормотание свободной смены в каморке нарушало тишину. Я как истукан пялился на входную дверь, чтобы при появлении офицера заорать «смирно!» или «дежурный на выход!». Это и была моя основная служба. Все силы я тратил на то чтобы не закрыть глаза. В какой-то момент я понял, что звуки за спиной стали тише и глуше. Хилая лампочка, освещавшая казарму, стала гореть так слабо, что можно было видеть странную форму её колбы. Никогда не думал, что лампочки бывают квадратные. В тусклом свете кафель на стенах казармы потерял блеск, тот самый, которого я добивался час назад. Складывалось впечатление, что каждая плитка была испещрена отпечатками ладоней. Громадное кровавое пятно расплылось в дальнем углу. «Надо срочно позвать дежурного, вымыть, а то убьют за грязь в помещении». Никогда бы не мог подумать, что стекла в окнах казармы такие кривые. В них причудливо искажался мир. Тополя, окружавшие плац, выглядели гигантскими хвощами. Агрессивные, с кожистыми крыльями, птицы летали над деревьями, время от времени нападая друг на друга. По дороге, уходящей от казармы прямо к плацу, четким строевым шагом шла колонна. Марширующие были отдаленно похожи на баранов, но без рогов и с широкими копытами. И, наверное, от бараньего стада их отличало полное безмолвие. Хотя, скорее всего, звук не проходил сквозь желтые стекла казармы. Худое, плешивое создание, шагавшее на трех ногах и поднявшее четвертую вверх, отдавало команды. Тоже беззвучные. В поднятой лапе оно держало бурый флажок. А вокруг все той же лампочки, угрюмо наворачивая круги, жужжал маленький биплан. К хвосту биплана была привязана ленточка. Надпись на ленточке прочесть с моего места не удавалось. И тут раздался шум. Кто-то подымался по ступенькам в казарму. Секунда — и резко распахнулась входная дверь. Никогда не подозревал, что она открывается не в строну, а вверх. На пороге стояло чудовище. Тело двухметрового монстра покрывала сизая с отливом чешуя, причем не знаю почему, но я понял, что она хитиновая. Микроскопическая головка с тремя парами глаз наклонялась вперед под весом непропорционально больших жвал. Сзади волочился хвост, вроде рачьего. Судя по влажной полосе и жуткому запаху, у чудовища был гон. По мере приближения этого создания ко мне чувствовалось, что оно ждет от меня чего-то. Не сводя с меня всей грозди разноцветных глаз чудовище медленно поднимало правую клешню. То ли с угрозой, то ли в ритуальном действе.