«ЕСЛИ» - ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №7 2007 г.

Тейма изумленно посмотрела им вслед.

— Что произошло?

— Они меня учуяли. — Ноэль снова перевел взгляд на обол. — Я что-то такое съел.

Тейма подавленно опустилась на скамейку. Ночь текла.

С судорожным вздохом Ноэль встал и уронил обол в карман.

— С Леоном все будет хорошо.

— Нет, не будет. — В лице Теймы сочувствие боролось с горечью.

— Он не со мной.

Ноэль сел рядом.

— Ты права. — И убитым шепотом добавил: — Прости.

Тейма раскачивалась из стороны в сторону. Ноэль поднял глаза к звездам, угрюмым и безмолвным, и стал думать о Крахе и его лающем смехе. «Земь не место для глупцов с расстроенными нервами». Земь принадлежит Элю — и если у Эля был какой-то замысел, то заключался он в том, чтобы научить людей жить свободно, независимо от чужих планов и замыслов, включая самого Эля. Ноэль — No El — Нет Эля.

— Ну и каково там будет Леону? — Девушка не смотрела на собеседника, сидела, понурившись. — Будет он счастлив там, откуда ты пришел?

Он улыбнулся Ориону.

— О, да. — И, полной грудью вдохнув промышленную ночь Земи, добавил: — Занебесная создана как исполнение мечты — вплоть до сокровенной радости.

— Вот как? — Девушка скептически прищурилась. — Тогда почему ты свалил?

— Из сострадания. Я думал, что сумею помочь. Никто мне не препятствовал, никто не отговаривал. — Он хотел замкнуться в обиженном молчании, но все же закончил: — Кроме Най’и.

— Твоей женщины?

— Больше чем женщины. — Его пронзила догадка. — Это превыше пола.

— Твоя половинка.

— Вроде того.

— Так же, как и Леон для меня. Мы строили планы. Мы собирались выкарабкаться, одолеть судьбу. — Ее губы беззвучно шевельнулись, потом прошептали: — Най’а о нем позаботится?

— Нет. — Краткое слово разверзло пропасть, куда он не готов был заглянуть, и через ткань туники он коснулся обола. — Най’а ему не понадобится. В Занебесной для него уже приготовлено место. Я его клон… его близнец…

— Да знаю я, что такое клон! Как овца, которая была собственной мамочкой. — Девушка откровенно его изучала. В темноте казалось, что меж ее глаз бьется жилка, словно в Тейме борются разум и безумие. — Ты выглядишь в точности, как Леон. Жуть какая-то. А мой клон в Занебесной есть?

— Возможно. Там много клонов. — Он встретил ее оценивающий взгляд, дал освоиться с мыслью о своем жалком сходстве с ее любимым, а сам ждал, когда же наконец она в полной мере осознает ужас своей утраты. — Мне жаль, что так вышло с Леоном. Я…

Под деревьями закружили призрачные радуги. Тейма вскочила.

— Леон!

Не успел Ноэль ее остановить, как она бросилась в переливчатую воронку и столкнулась с высокой женщиной, которая схватила ее за руки, закружила и швырнула в нуль-портал.

Перистые облака свиваются в голубом небе паутинками. Впереди раскинулся матиссовский ландшафт можжевеловых склонов и замшелых валунов, и щетинящиеся иголками гигантские ветки парируют выпады ветра. Из елового рая Тейма и Леон выходят, держась за руки, по колено утопая в альпийских маках.

— Мы не за небом, детка, — говорит Леон в порыве разделенной радости. — Это Занебесная, «за» и «небо» слитые в одно. Как и сказал Ноэль, Контекст назвал тут все в честь нашего первого радиосигнала, нашего крика в космос. Хевисайд был одним из ученых, придумавших радио, на другие языки его имя переводится как «Земля за небом», отсюда и название этой планеты. Вон те деревья? Это лес Морзе в честь Сэмюэля Морзе, изобретателя телеграфа. А Три-Сьерра — сигнал Морзе, который принял Маркони. Это тэг менеджеров Мироустройства, их тут зовут управляющими. Их дело следить, чтобы в Занебесной все шло гладко, но они не люди. Они… как обрывки снов. Сама увидишь.

— Ух ты, милый. Не гони лошадей. — Тейма обнимает его и счастливо убеждается, что он осязаем, это не сон. И сам воздух кажется осязаемым, опушенный конфетти спор и летучими зонтиками одуванчиков. — Я думала, что потеряла тебя.

Он прикусывает мочку ее уха и улыбается, такой счастливой улыбки она никогда прежде не видела.

— Три-Сьерра вмешались, когда я им показал, как облажались их жалкие задницы. Они авралов не любят.

Она отвечает шаловливой улыбкой.

— И как же нам полагается вписаться в этот мир?

— Мы больше не отбросы, Тейма. Это все в прошлом, осталось два миллиона лет назад. Оглянись вокруг.

Солнечные зайчики гоняются за тенями облаков по долинам рододендронов и зеленым лощинкам. Водопадики свивают радуги, питают ручьи, бегущие через луга пурпурных астр и прибежища карликовых сосен. Алые и желтые планеры кружат в синеве, и серебристые лодки на солнечных батареях поднимаются с воздушными потоками.

— Все здесь одна сплошная вечеринка, детка. Никакой работы. Никаких болезней. Никакой старости.

— А дети?

В наигранном раздражении Леон втягивает голову в плечи:

— Тебе еще не надоело?

— Ну?

— Надо тебя покормить. — Обняв подругу за плечи, он разворачивает ее, и по зеленому склону они спускаются вниз, к зеленым рощам и ленточкам перекатов на реке. — Правду скажу. Я тут три дня и все узнал из еды.

У Теймы брови лезут на лоб.

— Из еды?

— Ну да! Видишь деревья вон там? — Он кивает в сторону далеких холмов, коронованных одиноко стоящими баобабами и баньянами. — Это древомильцы. Ну… как если соединить «дерево» и «кормилец», потому что все, что нам нужно, исходит от них. Одно из них наше. Раньше оно принадлежало Ноэлю, но сконструировано как раз под меня, потому что он мой клон. Все клоны — анамнестики, то есть «запомненные» или «воспоминание о чем-то». Он был памятью обо мне, значит, его древомилец — мой. А теперь и твой тоже. Помнишь ту цепочку, которую ты мне сплела из своих волос? Я отдал ее древомильцу. Теперь он все о тебе знает. Какие тебе нужны витамины. Какую еду ты любишь. Чему смеешься. Все.

Она смотрит, как стайка изумрудных зябликов закладывает вираж в прозрачном воздухе.

— Жуть какая-то.

— По сравнению с улицами? Да что ты! Тут нет ни улиц, ни банд. Вся планета — сплошной парк. И этот парк построен на радость человекообразным. — Леон по-обезьяньи ударяет себя в грудь. — Ведь именно это мы и есть. Это-то тебе известно?

— А что если нам захочется путешествовать? — Направляясь к искрящемуся ручейку, мимо проносится стрекоза. — Мне всегда хотелось побывать в Париже.

— Тут нет Парижа. — Держась за руки, они идут дальше. — Но зачем Париж в мире, где не разбиваются сердца?