Андрей Лазарчук - Штурмфогель

Это на весь день, в отчаянии подумал Гуго. Почему я ее не убил совсем?..

– Да, – сказал он.

– Ты думаешь, я заслужила такое отношение? Чем, скажи, ну чем? Тем, что давала только тебе? Я не горничная, которую можно трахнуть и отослать. Почему я тебя встретила, скажи? Почему? Вернее – за что мне это? И почему именно я? На тебя заглядывались другие – но ты хотел меня, скажи, ведь хотел? Тогда в чем же дело? Я не сварлива, не стара, у меня не сальная кожа, как у некоторых… Нет, я знаю, что ты ни при чем, ты ведь лишь плод моего воображения, как и все остальное вокруг, но все же – почему? Почему? Да, ты ни в чем не виноват, но ведь и я ни в чем не виновата! Почему бы нам не запастись терпением и не попробовать еще раз? Все можно решить, если захотеть. Ты думал, что если любишь меня, то имеешь меня? Но ведь это не так. Я – живая, пойми, я – живая. Я пыталась что-то делать с собой, чтобы стать хоть немного мертвой и холодной, как ты, но я не могла. Почему я люблю такого мертвого? Наверное, именно потому, что живая и теплая… и, может быть, есть еще надежда? Скажи, есть? Если ты скажешь, что есть, я буду жить.

– Есть, – сказал Гуго.

Арденнский лес, 8 марта 1945. 10 часов

Как всегда, когда до начала операции оставалось меньше двенадцати часов, у Волкова начинала зудеть вся кожа. Больше всего не давали покоя голова, подмышки и промежность, все время хотелось почесываться, скрестись… не помогали ни баня, ни одеколон, ни всяческие присыпки. Да, это нервное. Ну и что?

У всех есть нервы. В конце концов.

Меньше полусуток…

Париж, 8 марта 1945. 14 часов

– Ладно, Юри. – Штурмфогель похлопал Кляйнштиммеля по опущенному кругловатому плечу. – Тебя переиграли. Бывает. Он очень сильный игрок, это Волков…

– Я никогда не прощу себе…

– Да перестань. Уже не осталось ничего, что ты способен был бы себе простить или не простить.

– …что подозревал тебя. Что…

– На моем месте мог оказаться каждый. Брось. Все. Все! Прожито и забыто. Хватит истерик. Ты мне нужен, Юри. Встряхнись.

– Да. Да, все нормально. Я слушаю. Говори.

– Люди. Мне нужны люди. С оружием. Хотя бы человек десять. Ты можешь собрать сюда столько бойцов? Чтобы вечером они уже были тут?

Кляйнштиммель встряхнул головой. Зажмурился, открыл глаза. Штурмфогель все так же стоял перед ним.

– Да, конечно. Смогу. А что нужно будет делать?

– Что делать, что делать… Отбиваться от коммандос. От настоящих коммандос…

– А десять человек…

– Мало. Но я сказал – хотя бы.

– Понял. Так. Если я успею… – Кляйнштиммель задумался. – Да. Еще шестеро. Шестнадцать в общей сложности. Нормально?

Штурмфогель кивнул.

– Но тогда мне нужно… прямо сейчас…

– Да, – сказал Штурмфогель чуть рассеянно. Что-то внутри него самого отвлекало его от важного разговора. – Да, Юрген. Займись этим. Только вот что… на всякий случай…

– Да?

– Ничего не сообщай Центру. Хотя бы до завтра. Мы вроде бы во всем разобрались, но… вдруг мы еще чего-то не знаем? Волков же изощрен, как Сатана. Может быть, именно на этот случай у него что-то припасено под подушкой.

– Хорошо, – легко согласился Кляйнштиммель. – Теперь: где мы с тобой встретимся? Мы подъедем на машинах…

Штурмфогель развернул карту. Что-то помешало назначить встречу возле самого прохода, в том переулке. Потому что там тупик, объяснил сам себе Штурмфогель. Никогда не назначайте встречи в тупике…

– Вот здесь, – показал он. – Под эстакадой. В восемь тридцать. Реально?

Лишних шесть-семь минут ходьбы. Но по крайней мере будет хороший обзор во все стороны…

Штурмфогель смотрел ему вслед, как он идет, сгорбившийся, кособокий… уничтоженный. Что я сделал неправильно, вдруг спросил он себя. Потому что где-то в глубине кто-то орал: ты идиот! Ты последний идиот! Но голос тот был тонок и невнятен.

Кляйнштиммель разминулся в дверях с Лени, почти шарахнулся от нее…

Да, от такой женщины можно шарахнуться.

Синяки не только от побоев – хотя и побои имеются. Но все же били Лени чуть-чуть, видимо, на что-то в дальнейшем рассчитывая. Или же наоборот – не рассчитывая ничего выбить. Плохо и то, и другое… тьфу, что я несу, ужаснулся Штурмфогель, это хорошо, что ее не били… но все же – еще одна вещь, которой я не понимаю. Волков постоянно ухитряется ставить меня в тупик, задавая никчемные вопросы… просто среди этих никчемных вот-вот обязательно попадется нужный, и я не буду знать, какой именно…

Глаза Лени горели мрачным огнем, и перед этими глазами расступилась бы целая армия.

– Эрвин, – сказала она глухо. – Я не должна тебя бросать сейчас… но мне нужно похоронить отца. Я знаю, это подло. Извини.

– Это не подло, – сказал Штурмфогель жалко. – Ты не волнуйся, что подло там или как еще… все нормально. Я тебя не возьму туда…

– Я хороший боец, – сказала Лени. – Но я еще и дочь. Я дочь больше, чем боец. Я должна сделать то, что должна сделать. Понимаешь? Нет? И не надо. Лучше, чтобы ты не понимал. Ничего не понимал. Не знаю, почему так…

– Ты иди. У меня будут люди. Достаточное количество. Все равно я не повел бы туда вас одних. А когда будет много бойцов, я обойдусь и без тебя. Легко. Поэтому не казни себя…

Лени строго кивнула, повернулась и ушла. Штурмфогель смотрел, как разлетаются полы ее плаща.

Повел бы, подумал он. Пошел бы с одними вами. И все бы мы там легли, как под серпом…

Хорошо, что не придется этого делать.

Сначала Кляйнштиммель сдерживал себя, чтобы не пуститься бежать. Темный ужас все еще жил в нем, и хотя вроде бы все миновало – пружина внутри раскручивалась и била по костям и по нервам, отчего в организме происходили какие-то невнятные восклицания и резкие подергивания. А потом вдруг все застыло, и он ощутил себя плывущим в холодной темной воде, толща ее над головой была необыкновенной, но он все равно плыл, касаясь ногами дна. Потом вообще остановился.

Подумать только: две минуты назад он действительно был готов призвать под знамена все свои войска, раскрыть и использовать агентов… для чего? Чтобы в результате все всем стало известно. И тогда – какая там карьера, о чем вы, право… дуло в висок как наилучший выход.

Но можно ведь и иначе.

Он сел за столик в крошечном кафе. Заказал бутылку какого-то вина, слепо ткнув пальцем в меню. Сделал несколько глотков. И потом ушел вниз.

Падение было долгим и трудным.

Там, в Берлине, тело дисциплинированно дожидалось его в кабинете. За дверью происходил шум, что-то двигали, стучали молотками. Кляйнштиммель вызвал секретаря:

– Есть связь с Хете? – и дождавшись утвердительного ответа: – Свяжите меня.

Через пять минут Хете позвонил по отдельному телефону.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});