Рэй Брэдбери - Время, вот твой полет

Взгляды, скрестившиеся на мне, вопрошали: неужели все сказанное брошено на ветер?

— Захочу, — ответил я.

Присутствующие единогласно решили, что я лучший представитель рода человеческого.

— Надо со всеми вас познакомить, — сказал Тималти. — Фогарти, главный судья на выходе. Нолан и Кланнери, судьи в проходе между креслами. Кланси засекает время. И болельщики: О'Нил, Бэньон и ребята Келли — вон сколько их! Пошли!

Словно щетки огромной улице-уборочной машины, какой-нибудь из этих щетинистых, усатых уродин, подхватили и понесли меня. Чуть не на плечах восторженных людей я поплыл вниз по улице, туда, куда созвездиями мерцающих огоньков нас зазывал кинотеатр. Тималти шагал, размахивая руками, где-то сбоку и, надрываясь, знакомил меня с основными правилами.

— Многое, конечно, зависит от кинотеатра!

— Конечно! — соглашался я.

— Есть кинотеатры щедрые, с широкой натурой, проходы и двери в них широкие, а туалеты — те даже еще просторней, еще шире; в некоторых столько кафеля, что от одних эхо не знаешь куда деваться. А есть кинотеатры-скупердяи, мышеловки, там даже в главном проходе не вздохнешь, сиденья бьют тебя по коленям, а через наружную дверь, когда спешишь после сеанса в кафе-кондитерскую напротив, где мужской туалет, протиснуться можно только боком. Каждый кинотеатр оценивается со всех сторон, оцениваются условия в нем до, во время и после спринта, и все учитывается. Принимается во внимание также, кто зрители: мужчины и женщины вперемешку, одни мужчины, одни женщины или — это самое худшее — одна детвора (на дневных сеансах). С детьми, конечно, испытываешь искушение хватать их в охапку, как сено, и откидывать в стороны, так что мы это бросили и теперь ходим в основном на вечерние — сюда, в «Граф-тон»!

Наконец-то! Мы остановились. Мерцающие разноцветные огоньки отражались у нас в глазах и окрашивали наши лица.

— Идеальный кинотеатр, — сказал Фогарти.

— Почему? — спросил я.

— Проходы, — объяснил Кланнери, — не слишком широкие, но и не слишком узкие, выходы размещены удачно, дверные петли смазаны, среди публики много наших болельщиков, а остальные если и не болеют — все разно посторонятся, когда по проходу мчится, выкладываясь, спринтер.

Меня озарило:

— Вы… специально создаете препятствия?

— Ну да! Иногда меняем выходы — когда к старым уже примерились. Или наденем зимнее пальто на одного, а летнее на другого. Или посадим одного в шестом ряду, а другого — в третьем. А уж если спринтер стал быстроногим до неприличия, мы нагружаем его самым тяжелым грузом, какой у нас есть…

— Алкоголем?

— Ну конечно! Например, Дун у нас быстроногий, как серна, так что его надо нагрузить вдвойне… Нолан! — И Тималти протянул фляжку: — На, беги к Дуну, пусть глотнет пару раз, да побольше!

Нолан побежал.

— Этот и так уже обошел за вечер все «Четыре провинции», — кивнул Тималти на Хулихена, — с него хватит. Теперь они с Дуном на равных.

— Отправляйся, Хулихен, — сказал Фогарти, — ни пуха тебе, ни пера. Через пять минут ты стрелой вылетишь на улицу, станешь победителем! Первым!

— Давайте сверим часы, — предложил Кланси.

— С чем, с моим задом? — сердито отозвался Тималти. — Хоть у кого-нибудь из нас есть на руке что-нибудь, кроме грязи? Часы у тебя одного. Хулихен, в зал!

Будто отправляясь в кругосветное путешествие, Хулихен с каждым из нас обменялся рукопожатием, а потом, махнув всем рукой, скрылся в темноте зала — и в тот же миг оттуда появился Нолан. В победно поднятой руке он держал полупустую фляжку.

— Дело сделано, Дун под грузом!

— Прекрасно! Кланнери, скорей к бегунам, проверь, сидят ли оба, как договорено, в четвертом ряду, по сторонам прохода, в кепках и шарфах, застегнуты ли до половины пальто, как полагается, и доложи мне.

Кланнери растворился во мраке зала.

— А билетеры? — спросил я.

— Смотрят картину, — ответил Тималти, — ноги-то ведь у них не железные. Билетеры мешать не станут.

— Десять тринадцать! — объявил Кланси. — Через две минуты…

— …старт, — сказал я.

— Ну что за умница! — умилился Тималти. Из зала вприпрыжку выбежал Кланнери:

— Готовы! Оба на местах — и все в порядке!

— Картина заканчивается! Всегда можно догадаться по музыке — к концу любого фильма музыка будто вырывается на свободу!

— Гремит вовсю, — согласился Кланнери. — И певицу слышно, и оркестр, и хор. Пожалуй, завтра посмотрю целиком — уж очень музыка хороша.

— Да ну? — загоготал Кланси, а за ним и остальные.

— Нет, правда, что это за мотив?

— Провались ты со своим мотивом! — взорвался Тималти. — Осталась одна минута, а его мотив интересует! Заключайте пари. Кто ставит на Дуна? Кто на Хулихена?

Поднялся галдеж, и замелькали деньги, в основном шиллинги. Я протянул Тималти четыре шиллинга:

— На Дуна.

— Да ведь вы его в глаза не видели!

— Темная лошадка, — проговорил я, понизив голос.

— Хорошо сказано! — И Тималти повернулся к остальным: — Судьи Полан, Кланнери — в проход! Следите, чтобы, пока картина не кончится, ни тот ни другой не двинулись с места!

Счастливые, как дети, Кланнери и Нолан в мгновение ока скрылись за дверью зала.

— А теперь освободим им дорогу. Мистер Дуглас, сюда, пожалуйста, ко мне!

Все бросились строиться по сторонам обоих, закрытых пока главных выходов.

— Фогарти, приложи ухо к двери!

Фогарти приложил. Глаза его широко раскрылись:

— До чего же она громкая, эта чертова музыка! Один из братьев Келли толкнул другого локтем:

— Скоро кончится. Кому полагается умереть, сейчас умирает, а тот, кому жить, над ним наклоняется.

— Еще сильней загремела! — оповестил нас Фогарти, не отнимая уха от дверной панели. — Вот: та-тамм! Значит, на экране уже КОНЕЦ!

— Бегут! — вырвалось у меня.

— Приготовиться! — скомандовал Тималти. Мы все смотрели теперь, не отрываясь, на дверь.

— Гимн!

— Смирно!

Мы выпрямились. Кто-то отсалютовал. Но взгляды по-прежнему были устремлены на дверь.

— Кто-то бежит, — прислушался Фогарти.

— Успел до гимна, а это главное… Дверь распахнулась.

Хулихен вылетел наружу, запыхавшийся, но с улыбкой победителя.

— Хулихен! — закричали те, кто выиграл пари.

— А Дун? — еще громче заорали те, кто проиграл. — Дун где?

Ибо хотя Хулихен был первым, соперника его видно не было.

Из кино повалил народ.

— Может, идиота понесло не в ту дверь?

Мы стояли и ждали. Скоро во мраке ночи растаяли последние зрители.