Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

понемногу начинал смахивать на форменное издевательство. Вообще-то пойма Чушмо была достаточно просторна, но соль была в том, что под снегом на оголившихся в межень перекатах таились коварные валуны, грозящие переломать лошадкам ноги не хуже таёжного валежника. Поэтому приходилось двигаться строго по льду замёрзшей реки, а она петляла по пойме как сумасшедшая.

— Охчен, а что это там за гора? — Леонид Алексеевич указал на сдвоенную вершину, совершенно лысую, без единого деревца.

— А… Шакрама называется. По-русски если, «сахарная голова».

Кулик подумал немного.

— До переката, как я понимаю, сегодня мы точно не дойдём.

— Не. Завтра.

— Что ж… тогда сворачиваем к этой горе. Там у подножья и ночуем.

— Зачем? — Охчен настороженно остановил лошадь.

— Так надо!

…

— Гляди, и эта тоже портится… — Асикай рассматривала морковку со всех сторон.

— Отложи сюда, — Варвара кивнула на корзину.

— Не успеет испортиться, — засмеялась Бяшка. — Сегодня же и съем!

Всё свободное пространство просторной кухни было заставлено деревянными ящиками. Картошка лежала так просто, открыто, морковка и свекла были заботливо переложены мхом, дабы предохранить от скорого увядания. Отдельно на жердинах висели капустные кочаны, увязанные за кочерыжки попарно. Шла весенняя ревизия овощных запасов, хранившихся в подполье. Вообще-то подклеть на полежаевской заимке была срублена с умом, не давая морозу никаких шансов добраться до припасов. Только в самые-самые лютые морозы Варвара Кузьминишна открывала люки, ведущие в подпол, и ещё, бывало, жгли длинные лучины, обогревая упрятанный урожай. И настоящим шедевром русской народной смекалки был способ, каким урожай в подполье оборонялся от вездесущих грызунов. Деревянные столбики-чурбаки высотою в добрый аршин, поддерживающие полки-скамейки в отдалении от бревенчатых стен были густо обмазаны липким смоляным варом, делающим всякие попытки бурундуков и мышей подняться по столбу, цепляясь коготками, бессмысленными. Сверх того, и снизу и сверху на те чурки были надеты широкогорлые стеклянные банки. Правда, иногда наиболее смекалистые представители мышиного племени всё-таки непостижимым образом ухитрялись отведать заветной морковки, но, как говорил по этому поводу Иван Иваныч, «это уже не украл — это уже заработал».

— А вот картоха плохая! — Дарёнка, принимающая вполне себе полноправное участие в ответственной работе, высоко подняла картофелину, испещрённую пятнышками начинающейся гнили.

— Ну бросай вон в ведро, чего ты её в потолок-то тычешь, — Варвара привычно-споро перебирала картофелины.

— Я не могу в потолок тыкать, я же не Бяша! — резонно возразила девочка.

Женщины засмеялись.

— А картоху порченую тоже Бяша съест?

— Ещё чего! — Бяшка подмигнула сводной сестрице. — Картошку нынче вы всем гамузом лопать будете. И ты, и Варюха, и оба Ваньки!

— Жареную с луком? — Иван Третий даже облизнулся.

— А то! — заверила Варвара. — На масле!

Отставив последний ящик, Варвара окликнула:

— Отец! Оте-ец! Мужская сила нужна!

— Чего, уже закончили? — возник в дверях Иван Иваныч. — Быстро вы!

— Дык столько народу! — засмеялась Варвара.

— Ну что, расстановка как обычно? — Бяшка встала в полный рост. — Полезайте в подпол, я после!

Обычная расстановка при извлечении припасов из подклети, а равно их водворении обратно была такова — Асикай и Варвара, как менее рослые, трудились в подполье, хозяин заимки, как наиболее значимая на данный момент мужская сила, таскал ящики к раскрытому люку. Ключевым звеном в диспозиции была грозная богиня Огды, стоявшая как раз в самом люке, по грудь высовываясь из довольно-таки глубокого подпола, где мать и тунгуска передвигались не сгибаясь. Бяшка принимала у отца ящики с овощами, связки капустных кочанов и передавала тем, кто внизу. Оба Ванюшки тоже принимали участие в работе, таская ящики вдвоём — те, которые полегче. Что касается Дарёнки и Варюхи, они поддерживали трудящихся в основном морально, ну то есть болтовнёй и по возможности визгом.

— Я всё удивляюсь, папа, как удачно выбрано место, — грозная богиня играючи принимала ящик за ящиком. — Холм-то ведь оплыл совсем…

— Ну как же ему не оплыть, ежели под избой уж на дюжину саженей земля протаяла, коли не больше, — Иван Иваныч старательно скрывал одышку, дабы поддержать реноме могучего богатыря перед малышнёй.

— А вода весной всё никак не заливает подклеть.

— А с чего бы ей заливать-то, ежели дом на холме выстроен? — засмеялся Полежаев.

…

— Значит, так… Ты, Охчен, остаёшься тут с лошадьми и ждёшь нашего возвращения. Мы с Александром Эмильевичем поднимемся на гору, осмотримся и вернёмся.

Барон фон Гюлих уже стоял наготове с самым мрачным видом, навьюченный теодолитом и кой-какими прочими мелкими приборами, а также кавалерийским карабином, на случай рандеву с медведями, досрочно покинувшими берлоги. Кулик, в свою очередь, нёс в рюкзаке продовольственные припасы в виде сухарей, тушёнки и сыру, и ещё здоровенный термос с чаем — на случай, если какие-то форс-мажорные обстоятельства не позволят спуститься с вершины Шакрамы до заката.

— Весь день уйдёт, однако, — лицо тунгуса выглядело совершенно бесстрастным. — Тогда на перекат попадём завтра только. К вечеру совсем.

— Что делать… — улыбнулся Леонид Алексеевич. — Александр Эмильевич, не отставайте!

— Скажи, Сандро Милич, — вполголоса спросил Охчен, так, чтобы Кулик не услышал, — он шибко головой ударен?

Барон поправил лямки рюкзака.

— Шибко.

Начальник экспедиции и его помощник пробирались по заснеженному горному лесу, проваливаясь в сугробы где по колено, а где и по пояс. Первые полчаса, споткнувшись на очередной валежине, скрытой в снегу, фон Гюлих интеллигентно чертыхался, затем перешёл на сочный мат, по мере продвижения всё более многоэтажный. К исходу третьего часа мат превратился в нечленораздельное мычание и понемногу стих. К вершине Шакрамы барон подходил уже в зловещем молчании. Правда, ближе к вершине снежный покров истончился, однако это лишь сделало очередные падения более болезненными.

Лес внезапно кончился, и отважные путешественники оказались на вершине, голой, как коленка.

— Мой бог! — вырвалось из груди учёного. — Александр Эмильевич, вы только взгляните!

Действительно, вид с вершины Шакрамы открывался впечатляющий. Повсюду, насколько хватало глаз, расстилалась девственная тайга, нетронутая цивилизацией. И только на севере виднелась колоссальная плешь, уходящая до самого горизонта.

— Александр Эмильевич, доставайте теодолит!

Фон Гюлих молча расчехлил инструмент, раздвинул треногу и принялся выставлять уровень. Кулик между тем старательно зарисовывал в записной книжке карандашом вид-перспективу и грубый примерный план.

— Готово, — сообщил барон, мрачный, как лермонтовский Демон на утёсе.

— Ага, спасибо… — Леонид Алексеевич припал к трубе. — Так… чудесно, чудесно… эпицентр вон там, похоже… А ведь непохоже это на полосовой вывал, Александр Эмильевич. Радиальный у нас тут вывал-то получается, похоже… — учёный вновь принялся черкать в записной книжке. — Что скажете, м-м?

— Ничего.

— То есть?

— То есть совсем, — барон улыбнулся демонической улыбкой.

— Прозаически мыслите, дорогой Александр Эмильевич, — Кулик счёл желательным разрядить обстановку. — И ведь ни одного дымка, как в доисторическую