Слепой стрелок - Екатерина Витальевна Белецкая

гуляли по поселку, и, разумеется, углядели наши деревья. Которым на тот момент было около сотни лет, и которые я сажал задолго до рождения девочек. Дубы были шикарные, факт. Мадам восхитилась, и потребовала от мужа, чтобы он немедля организовал молодые дубы на их участке. Муж в сопровождении пары друзей отправился на другой берег реки, они откопали несколько деревьев, дубов-пятилеток, если правильно помню, и посадили на участке мадам. Надо ли говорить, что деревья погибли все до единого, и очень быстро? Ты понимаешь, почему?

— Не очень, — призналась Эри. — Мне как-то не приходилось в этой жизни сажать дубы.

— Всё просто, — ответил Ит. — Дуб можно пересаживать в возрасте года, ну, двух. У него, даже такого маленького, очень длинный и прочный стержневой корень, который при пересадке дуба-малыша приходится подрубать, откопать его полностью невозможно. А они попытались пересадить деревья, стержневой корень которых был длиной метров шесть, с учетом тамошних почв. И боковые корни они тоже отрубили. Так вот, к чему я это. «Принцессы» и «наблюдатели», равно как и сами Архэ — это верхняя, видимая часть растения, а само оно гораздо больше и сложнее. Все искаженные, на которых Ри ставил опыты, были даже не деревьями, лишенными корней, они были, как срезанные цветы. Архэ — это итог работы системы, если угодно. А гений пытался ставить свои опыты на вершках, игнорируя корешки.

— Я всё-таки за грибницу, в данном случае, — возразила Берта. — Дерево слишком простой пример. Хотя, в принципе, верно и так, и этак. Все эксперименты Ри были направлены на видимую часть, о невидимой он как-то не задумался. Или задумался, но счёл незначительной. В тот момент.

— Думаешь, сейчас он считает иначе? — спросил Кир.

— Думаю, да, он изменил своё мнение, — кивнула Берта. — Причем, замечу, мы сейчас говорили только про одну планету, про ту, на которой находятся по какой-то непонятной пока причине «принцессы» и «наблюдатели». А ведь в процессе задействован не один мир. И не два. Их намного больше. И в связи с этим у меня вопрос…

— Смогу ли я найти здесь итерацию, которая выведет нас куда-то ещё, — закончила за неё Эри. Берта согласно кивнула. — Или, что точнее, итерации. Несколько. Пока что я ничего не вижу. Разговор о пороге вхождения, как мне кажется, был очень правильным. Надо искать дальше, и надо попробовать ещё поработать с локациями, наверное, — добавила она, впрочем, без особой уверенности в голосе. — Нужный маркер для вычисления других «наблюдателей» и «принцесс» нам сейчас могут дать только локации. Соответственно, пока нет результата на том уровне, итерацию я не построю. Не из чего строить, простите, — она виновато опустила глаза.

— Понимаем, — вздохнул Скрипач. — С локациями мы будем работать дальше, а как же. Но ума ни приложу, как обойти эту шестиминутную задержку, и как добиться там хоть какого-то диалога. Они не общаются. И каким-то образом транслируют нам свои смерти. Зачем-то.

— И это настораживает, потому что та же Оливия, живущая по сей день на Берегу, ни о своей жизни, ни о своей смерти ничего не помнит, хоть и является наблюдателем по всем признакам, — произнес Ит. — Она очень много нам рассказывала о том же удвоении. Брида и Тринадцатого она тоже воспринимала… в какой-то степени как пару, аналогичную нашей с рыжим. Они, кстати, вполне могут быть каким-то отголоском Архэ, но тут мы про этот механизм вообще ничего не знаем. Неважно пока что. Так вот, то, что мы сейчас в локациях наблюдаем, наводит на мысль… не совсем корректную, наверное, но…

— Договаривай, — приказала Берта.

— А они погибли полностью, или всё-таки нет? — спросил Ит. — Если полностью, то мы бы имели в локациях максимум — аналог Марфы, некое сознание, которое система выстроила бы на основе данных, которые мы ей отдали. Но мы видим то, что видим.

— Безумие мы видим, — подсказал Скрипач.

— А это всё, если вдуматься, с точки зрения непосвященного похоже именно на безумие, — пожала плечами Берта. — Вот что мы сейчас пытаемся делать? Если смотреть не с точки зрения математики, которая, впрочем, здесь тоже попадает в область недоказуемого и парадоксального, а с точки зрения обывателя? Помните — «пути Господни неисповедимы»? Если попробовать мыслить этим категориями, мы как раз и занимаемся поисками этих самых путей. Пытаемся разобраться, как они устроены, как работают, и куда способны привести. Знаете, что самое скверное в этом всём? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

— И что же? — Фэб, нахмурившись, посмотрел на неё.

— А то, что пути на самом деле вполне себе исповедимы, как показывает практика, и что чем ближе мы подходим к ответу, тем печальнее и безнадежнее это всё выглядит. Потому что каждый элемент, понимаете? каждый элемент бесконечно важен, и при этом не ведает, что творит. Здесь нет выигрышных позиций, здесь вообще даже речь не идет о чьем-то счастье и благополучии. Лин, Пятый, вот честно… только честно, очень прошу, — Берта повернулась к ним, — когда вы были на той Земле, на третьем предприятии; вы, тогда еще не инициированные системой, не понимавшие, что происходит…

— Мы до конца жизни так и не поняли на самом деле, что происходило, — вставил Лин.

— Тем более, — кивнула Берта. — Вот вы, как вы оба считаете, это правомерно? С точки зрения любого разумного, если он разумный? Я думала, очень долго думала, потому что я видела, как и другие здесь, ваши старые считки, и самое чудовищное в них для меня — это столкновение двух взаимоисключающих этических моделей. Вашей, в которой помимо этики Контроля была, как я и сейчас понимаю, этическая модель Архэ, и той модели, в которой находились… все остальные. Валентина, жадная недалекая баба, по-своему добрая, по-своему честная, но очень приземленная и практичная; надсмотрщики, прошедшие войну, вы понимаете, какую, и притащившие в мирную жизнь с этой войны тяжкий груз жестокости, которую им некуда было девать; обычные люди, с которыми вы, так или иначе, сталкивались… неважно. Между вами двоими, и всеми этими людьми была бездна, пропасть, непреодолимая и беспощадная. Которая не оставляла тогда шансов — вам. Вам, двоим. Я не знаю, частью чего является на самом деле Архэ, и частью чего является Слепой Стрелок, этот пока что гипотетический спусковой механизм всего процесса, но… мне жутко это всё осознавать. Я ведь тоже деталька, маленький винтик, или даже вовсе какая-нибудь ещё более мелкая технологическая единичка в этом всём, — добавила она с горечью. — Но ведь деталька же. Значит, причастна.

— Мы пока не говорили об этом, но на счет этической модели «наблюдателей» и «принцесс» у меня тоже есть вопросы, — сказала вдруг Эри. — Мы ведь, в некотором смысле, тоже… отличаемся. Хотя бы тем, что нам это наше знание порой дороже и важнее того, что важно обычному человеку. Нас не понимали, и не понимают. Меня так уж точно не понимали, считали блаженной, глупой. Какая-то приятельница у меня один раз спросила — вот это всё, это что? Это у тебя цель жизни, дело жизни? Она имела в виду мои записи, и попытки найти таких же, как я, понимаете? Она не понимала, что — да, так и есть, это дело жизни, и цель жизни — просто рассказать то, что я знаю, поделиться, объяснить, найти. Для неё это был бред. Чушь. Абсурд. Дело жизни, ну надо же. После того разговора с ней я неделю ходила, как оплеванная, потому что она одной только фразой очень сильно меня ударила, сама того не поняв. Для меня да, это было делом жизни, и смыслом жизни.

Пятый пересел к ней поближе, и взял за руку. Эри благодарно улыбнулась ему.

— Мне повезло, — сказала она. — Я цели своей жизни добилась. И даже почему-то осталась жива. А вот другие — нет. Те, которые в локациях, нет. Я отчасти понимаю, почему они так прячутся.

— И почему? — спросил Саб.

— Да потому что им больно, — объяснила Эри. — Им больно, и они бесконечно разочарованы, наверное. Точно не знаю. Мне так кажется. Сердце, оно действительно медленно учится. А они не успели научиться. Погибли раньше.

— Как-то это всё совсем грустно прозвучало, — заметил Кир. — Слушайте, давайте сегодня уже всё, а? Про это всё.

— Да не вопрос, — Берта