Сергей Гомонов - Плата за души (Книга 2)

- А вы? - прошептала мать. В другое время она не сказала бы этого: такие слова звучали, как обвинение. Но сейчас вырвалось. Невольно.

- Я не знал. Теперь поздно об этом говорить.

Любовь Игоревна вздохнула. Он прав. Даже если бы и знал что бы это изменило?

Саша взглянул сначала на настенные, потом на свои часы и подхватил с грехом пополам собранную сумку:

- Отнесу в машину. Не возитесь, лучше подумайте, что можно было бы взять еще...

Спустившиеся женщины увидели припаркованный у подъезда "уазик". Рядом с ним курили Саша и еще один парень, выше него ростом, мощного телосложения, чуть-чуть полноватый, точнее, просто похожий на медведя. Комаровы сразу поняли, что он чеченец, хотя у него были русые волосы, зеленые глаза и румянец во всю щеку. Они уже привыкли различать русских и не русских по едва уловимым приметам в выражении лица, по взгляду, по движениям... Женщины испуганно переглянулись: мог ли оставаться сейчас в Гудермесе хоть один порядочный чеченец?

- Загружайтесь, - словно угадав их мысли, с улыбкой сказал "медведь" и открыл перед ними дверцу. - Проскочим уж как-нибудь...

Делать было нечего. Бросив сигарету, Сашин спутник плюхнулся за руль, и амортизаторы просели под его поистине богатырским весом, а машина качнулась влево. Саша уселся рядом с ним и повернулся к женщинам:

- Хусейн знает свое дело. Мы проскочим... Я хочу сказать вам одну вещь... - и тут он начал старательно подбирать слова. - Мне кажется, отец... то есть... - Саша споткнулся на полуслове и встряхнул головой: - то есть, что Михаил Алексеевич всегда жалел о двадцатом июня...

Танька не помнила этой даты, а вот Любовь Игоревна в момент поняла, о чем он говорит. Девять лет назад двадцатого июня они развелись. Михаил уехал в Крым. Сын учился тогда в Симферополе и остался жить у него.

- Он сразу согласился, чтобы вы переехали к ним в Бахчисарай... Просто... иногда очень трудно бывает собраться с духом, отмести самолюбие, забыть прошлые обиды и... первым протянуть руку. Даже если это рука помощи... Надеюсь, вы поймете его... Горе сблизит вас теперь. Втроем вы легче переживете этот удар, а вот поодиночке вам придется туго... Не отказывайтесь от помощи... Это, собственно, все, о чем я хотел вам сказать... Ваша будущая жизнь зависит теперь от вас самих...

Настороженность Комаровой улетучилась теперь уже окончательно. В такие детали первого встречного не посвящают, а это значит, что Саша был близким другом сына и... и что Рома тоже с болью вспоминал ту роковую дату... Она не знала об этом, прочитывая скупые и редкие письма Ромы из Бахчисарая... Он помнил...

Светловолосый чеченец какими-то замысловато петляющими, как волчьи тропы, дорогами довез их всех до Минвод. Переговорив о чем-то на вокзале, мужчины попрощались, и Хусейн уехал обратно на своем "уазике", а Саша пошел за билетами и взял все три на свои деньги: у женщин не хватило бы и на один.

- Хороший парнишка, - заметила Любовь Игоревна, всхлипывая в платочек.

Таня почему-то покраснела. Когда он вернулся, девушка осторожно и в то же время пристально посмотрела на него.

- Вы с нами, Саша?! - удивилась и обрадовалась мать, увидев, что третий билет он взял для себя.

- Да. Провожу вас, и у меня еще дела в Ростове...

Вначале озаренная тайной надеждой, после этих слов Таня сникла. Ростов - это ведь так близко... Саша словно угадал ее мысли:

- А провожу вас я до Бахчисарая. Нужно будет помочь вам устроиться... Ромка тоже не раз выручал меня... - он опустил глаза, хоть в них и не было написано, о чем он думает. А подумал он наверняка о том выстреле, который Афганец заставил изменить направление - совсем чуть-чуть - и от которого не спас бы даже самый прочный бронежилет...

"Да, братишка, не раз... Иногда и полраза достаточно, чтоб мусолить потом эту тему до конца жизни... Ты на это способен"...

Переживания этого дня вылились для Любови Игоревны в бесконечный поток слов ближе к вечеру. Для человека, только что избежавшего смертельной опасности, нет правил - одни исключения. Кто-то замыкается в себе, кто-то плачет, а кто-то начинает забивать мучительную тоску и боль следующими один за одним рассказами. Она говорила, как им жилось в Гудермесе последние годы, она не давала и на мгновение отойти от нее. Саша молчал и, что самое главное, слушал все. Слушал - и было видно, что внимает. А Комаровой хотелось быть с ним, со спасителем, предельно откровенной. Танюшка укоризненно поглядывала на нее и робко - на Сашу: а ну как ему надоест? И однажды он так улыбнулся, что сердце девушки затрепетало: Ромка! Вылитый Ромка! Она редко видела брата и многое успела придумать про него и для подруг, и для себя. В какой-то мере, он был ее мужским идеалом. Провинциальные барышни взрослеют поздно и долго, очень долго сохраняют целомудрие тела и души.

Наконец Любовь Игоревна выдохлась и легла спать. Она не сделала бы этого, сидела бы еще, тараща глаза и разглядывая "избавителя" с преданностью вытащенной из проруби собаки, но Саша сделал едва заметный жест у нее перед лицом, и, когда женщина приклонила голову на подушку, набросил на нее тонкое казенное одеяло. Видя, что он собирается выйти в тамбур и покурить, Танюша попросилась к нему в компанию. Саша не возражал.

- А что будет потом? - спросила Таня, глядя на огонек его сигареты. - Потом - вы уедете? И всё?

- Я уеду, когда надобность во мне отпадет.

Танюшка оживилась:

- А если нет?!

Он усмехнулся:

- Такого еще не бывало. Все имеет логический конец, и еще ничто в мире не смогло нарушить установленный порядок...

- Ну а вдруг?! - покраснев, настаивала девушка, пытливо выискивая в его глазах хоть лучик надежды для себя.

- Та-а-а-анечка! Дайте себе время оглядеться на новом месте!

Таня огорченно покачала головой:

- Я не знаю, как буду жить... Все ужасно. Я неудачница...

- Ты привыкнешь. Сейчас ты как бы совершаешь путешествие во времени, не только в пространстве...

- Почему?! - удивилась она.

- Твоя душа принадлежит сейчас к другому веку - может быть, к девятнадцатому... Я знаю многих девушек из этих мест, и все они получили похожее воспитание...

- Все? - кажется, Таня поняла, о чем он говорит, и вспомнила двух своих одноклассниц - девиц сволочных и вполне приспособленных для этого века; а еще пришла на память девчонка с их улицы, которую не лапал разве только ленивый и которой все это нравилось. Это имел в виду Саша?

Он улыбнулся и покачал головой:

- Я сказал: многих. Я не сказал: всех. Тебе, как и им, будет трудно прижиться на новой почве: большие саженцы долго болеют, когда их выкапывают и перевозят в чужой сад... Но ведь ты хочешь жить, правда? Ты ведь выживешь?

Девушка заплакала. Он ей действительно сочувствовал. Он понимал ее. Как брат. Как она сама. И его-то уж она не выдумала.