Постчеловек - Алексей Стацевич

болтающимися на ней креплениями для рук. На ножках, заметил парень, такие же крепления. Сам же хозяин кабинета расположился напротив, уставившись в лежащие перед ним бумаги и грызя обломок карандаша.

— Яковлев Константин Витальевич… Константин Витальевич Яковлев, — просматривая графики, напечатанные на листке, монотонно отчеканил Беляков и поднял глаза: — Костя, а ты заметил — в зависимости от того, в каком порядке читать фамилию имя отчество, зависит, «звучит» полное имя или нет?

Парень, который никогда не задумывался о таких вещах, пожал плечами:

— Возможно.

— Возможно… Возможно так возможно! — Петр Иванович отодвинул лист на краешек стола, и Костя сумел разглядеть в самом уголочке выведенные от руки инициалы КВЯ-327. — Хочу предупредить — сейчас будет не самая приятная, так сказать, процедура, которую мы называем «чистка». Поэтому я хотел бы пристегнуть тебя к стулу, чтобы ты не мешал мне своими резкими движениями. Ты же не против?

Парень задумался. «От моего ответа вряд ли что-то изменится», — промелькнула мысль.

— Делайте, как считаете нужным, — кивнул он. — А что за процедура?

Беляков торопливо забормотал что-то несвязное, кидаясь непонятными научными терминами и определениями, и привычными движениями перетянул запястья Кости кожаными ремешками. Тот дернул рукой — зафиксировано намертво.

— Немного туговато, — сообщил он.

Но Петр Иванович его проигнорировал. Таким же образом закрепив лодыжки, поднес к лицу пленника черную тряпку.

— А вот это в рот! — бесцеремонно впихнув кляп, Беляков начал подсоединять к юноше провода, что тянулись от стоявшего на столе прибора, приговаривая между делом: — Костя, ты хороший парень, но, увы, придется тебя немного, так сказать, почистить… А, ну да, ты же спрашивал, что это такое — чистка? Это, знаешь ли, такая довольно болезненная, но зато короткая процедура по уничтожению, так сказать, воспоминаний. Точнее, по замене кусочков твоей памяти… на другие кусочки, которые выгодны нам. — Ученый закончил подсоединение и, опять усевшись за стол, принялся нажимать кнопочки на приборе. — Скажи, чем ты обычно любишь, так сказать, заниматься?.. Молчишь?.. А, ну да, кляп! — Он протянул руку, но тут же ее отдернул: — Вытаскивать, пожалуй, не буду!

Петр Иванович еще активнее застучал по клавишам, улыбаясь чему-то своему. Затем сказал:

— Предполагаю, что ты, как любой нормальный молодой человек, зависаешь в кибернете. Я прав? Значит, этим ты и «займешься»! Или чем-то другим?

Костя замычал, округлил глаза и забил ногами… точнее, хотел забить, да ремешки не давали. Видя, что ничего не выходит, он попробовал завалиться вместе со стулом на пол, но стул оказался надежно прикручен к полу.

Беляков с нескрываемым азартом наблюдал за попытками парня освободиться — выпутается или нет? Разочарованно вздохнул:

— Прекрати, ни у кого еще не получилось, ты у меня здесь далеко не первый. — Он потер кончик носа, словно размышляя, стоит ли продолжать беседу, или лучше замолчать и заняться процедурой. — Помнишь, Костя, как вчера на общем собрании я рассказал многие, так сказать, вещи? Правдивые вещи! Но все равно я был с тобой… со всеми вами!.. недостаточно честен. И теперь меня мучает совесть. Такая, знаешь ли, как… хм, с чем бы сравнить?.. в общем, грызет меня совесть-то, грызет! Я же человек! Живой! Живой человек! Но часто чувствую себя вошью! Муравьем! Маленьким и беспомощным, способным лишь катать… катать вату, ха-ха!

Ученый дрожащими руками вытащил из кармана пузырек с таблетками. Закинул одну в рот.

— Лекарство мое, — пояснил он очевидное. — Приходится ежедневно принимать или начинаю сходить, так сказать, с ума. Вчера утром вот не выпил… Забыл, представляешь? И ты видел, что со мной было! Бросало то в жар, то, так сказать, в холод. Это я в фигуральном плане, если ты не понял. До сих пор перед вами стыдно! Хвала всем богам, что скоро вы забудете мое нелепое фиаско!

Беляков выудил из ящика стола шлем. В другой ситуации Костя мог бы подумать, что мужчина собирается на велосипедную прогулку… если бы не россыпь торчащих из шлема проводов.

— Не знаешь, кстати, куда делась твоя подруга? Екатерина Сапрыкина? — вдруг спросил Петр Иванович. — Да не мычи ты, как недоношенная, так сказать, корова, а просто кивни или помотай головой… Не знаешь, значит. Жаль, жаль, — расстроился ученый и попробовал надеть на Костю шлем: — Да не дергайся ты, в конце-то концов, мне же неудобно!.. О, отлично сел, прям твой размерчик!

Пока Беляков продолжал настройку прибора, Костя пытался сообразить, что означает фраза «куда делась твоя подруга?» Разве можно «куда-то деться» из лаборатории, где военных андроидов и персонала столько, что не то что девчонка — микроб незамеченным не проскочит⁈

Петр Иванович, словно прочитав Костины мысли, резко оборвал их:

— А насчет Екатерины… Вот веришь, нет — пропала она, подруга-то твоя! Когда вас газом, так сказать, одурманили, то затем по комнатам всех разнесли и спать уложили. А утром ее и след простыл! Куда делась, неизвестно. Пытались по чип-айди отыскать, а фигушки — по ее номеру местоположение не обнаруживается, как будто и нет никакой Сапрыкиной в нашей базе данных! Вот как так, Костя? Не знаешь?.. Вот и я не знаю, как подобное вообще возможно, что за сбой такой в системе… Возможно, что сбой и рукотворный, ведь все на это указывает! Мы даже твоей Екатерине новое имя придумали, точнее, научный термин — «криптоним»! То есть человек, осознанно или нет, но скрывающий, так сказать, подлинное имя! Здорово звучит?.. Что «м-м-м»? Слово-то какое красивое — криптоним!

Беляков дернул рычажок, включая прибор на столе, и тот загудел. Сначала тихо, неуверенно, а потом, будто набирая силы, все громче и громче. За полминуты достигнув наивысшей точки звучания, гул пошел на спад и установился на одном, почти неразличимом, уровне.

Петр Иванович удовлетворенно потер руки:

— Приступим!

Яковлев почувствовал, как шлем начинает слегка вибрировать и, словно пылесос, еле заметно втягивать в себя воздух. В первые секунды это не приносило никакого дискомфорта… но затем появилась боль. Слабая, едва различимая, пульсирующая где-то в «подлобье» и неторопливо перетекающая в глаза и уши, с каждым мгновением она становилась все резче, все пронзительнее, все отчетливее. Все сильнее.

Костя застонал.

А Беляков, казалось, только этого и ждал!

— Сейчас, пока воспоминания стираются из твоей глупенькой головки, а черепная коробка наполняется, так сказать, болью и страданиями, — торжествующе проговорил он, — я хочу тебе кое-что рассказать. То, что ты никогда и нигде