Аркадий Стругацкий - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 32

— Здесь тоже есть критерии. Общечеловеческие. Честность, порядочность…

— Это довольно расплывчатые понятия, к тому же они постоянно меняются. Но, предположим, что вы выбрали именно их. Почему? Должна же быть какая-то логика отбора?

— Вы замечали, что благородные люди уязвимее трусов и приспособленцев? Ну-ка, ответьте: кто скорее бросится в пожар спасать ребенка или уступит место женщине в последней шлюпке? Вот то-то и оно! По-вашему, это логично? А на мой взгляд — жесточайшая несправедливость! Естественный отбор наоборот! Кому он на руку? Дуракам и иждивенцам, подлецам и мерзавцам! Лично мне не нравится, когда торжествуют такие особи. Логика выбора в том и состоит, чтобы поправить порочную закономерность!

— А вы не задумывались, что если бы не способность к самопожертвованию, то герой ничем бы не отличался от труса? Лишить его этого свойства значит, уничтожить и нравственное превосходство!

— Странный взгляд на вещи.

— Отнюдь. Просто с другой стороны. И это естественно: любая жизненная позиция имеет две грани. Вопрос в том, какую выбрать.

— Мы снова вернулись к логике выбора?

— Не только. Скажите, кто принимает окончательное решение об эвакуации конкретного навойца?

— К сожалению, я.

— Вот даже как? — Тобольган развел руками. — Единолично?

Я промолчал. Он умел находить самые уязвимые точки.

— Не слишком ли велика ответственность? И не боитесь ли вы ошибиться? Ведь, как мы только что выяснили, четких представлений о том, кого спасать, а кого оставлять на погибель, у вас нет.

Да, в таком состоянии не следовало сюда приходить. Впрочем, будь я и в отличной форме, я бы не смог переиграть Тобольгана. Мы оба правы, каждый по-своему. И с точки зрения логики он прав более, чем я. У нас в Совете тоже были головы, считающие, что этичнее оставаться в стороне: в конце концов мы не отвечаем за космические катаклизмы, а за вмешательство в развитие чужой цивилизации отвечать придется. Хотя бы перед собой. Но я не признаю такой логики. Да и остальные участники операции тоже. Скорее меня смущала другая логика — тех, кто требовал, чтобы Навоя была осведомлена о предстоящем и чтобы наши планеты вместе искали выход…

— Значит, вы отказываетесь? — на этот раз мой голос был хриплым и усталым.

— А что будет, если откажусь? — Тобольган снова сунул руку в карман.

— Ничего. Я встану и уйду. А вы забудете, о чем мы говорили.

— Забуду? Это унизительно. И задачку жаль… Впрочем, что с нами церемониться? Вы же сверхсущество, эмиссар, уполномоченный решать судьбы людей и планет! Вы не знаете сомнений, вы непогрешимы, так что…

— Я бы с удовольствием поменялся с вами местами, — этого, конечно, уже говорить не следовало, но я не мог сдержаться, — брюзжал бы, задавал логические задачки, считал себя добрым и справедливым, легко становился в позу обиженного, сам себя жалел и успокаивал. Но приходится заниматься другим. На Навое нас высадилось двадцать человек — добровольцы, по десятку на континент. Вопросами, которыми вы меня сегодня кололи, нас исхлестали еще на родине, и здесь они мучили нас ежедневно и ежечасно. Но мы делали свое дело — чертовски трудную и неприятную работу, и кое-чего достигли! я перевел дух. — Это не прошло незамеченным, у вас ведь много зорких служб — полиция общая и тайная, разведка, контрразведка, Специальное Бюро. Здесь моих товарищей приговаривали к смерти как шпионов Агрегании, а там — как ваших диверсантов! А после одного случая нас перестали арестовывать, просто как особо опасных расстреливали из засад! Сегодня я остался один! я не заметил, как перешел на крик. — Я устал, измотался, докатился до того, что трачу нервный потенциал, чтобы лишний раз убедиться в лживости женщины, которую любил! За мной уже охотятся, а я, выжатый, как лимон, прихожу к вам и пытаюсь переубедить сильнейшего логика Навои! Вот вам отсутствие сомнений и непогрешимость! А сейчас я все это выбалтываю вам неизвестно почему!

Тобольган слушал внимательно и даже несколько растерянно.

— Так давайте поменяемся местами! Я сяду в мягкое кресло, откажусь смотреть на небо, а в минуты депрессии вспомню, что существует замечательный и простой выход из любых положений! — я швырнул в полированную пепельницу маленький, блестящий от смазки патрон с остроконечной пулей. — А что будете делать вы? Останетесь наблюдателем? Возьметесь заселять Навою-2 посредственностями и мерзавцами? Вообще ничего не будете делать?

Тобольган молчал.

— Но имейте в виду, в любом случае вас ждут жесточайшие сомнения, угрызения совести, временами даже презрение к себе! Вы зададите себе тысячу вопросов, на которые не сможете ответить! Вас будет сгибать бремя ответственности, боязнь ошибок и постоянное чувство неправомерности собственных действий! Но так работать нельзя, и вам останется только сжать зубы и поступать в соответствии со своими убеждениями! Чтобы потом мучиться до конца жизни…

Я встал и поднял портфель.

— Только, знаете, не стану я с вами меняться. У меня стресс, он пройдет. А я ненавижу чистоплюев, которые всегда правы, потому что стоят в стороне! И, честно говоря, не люблю железную логику! Потому и пошел в добровольцы, — я наклонился к Тобольгану и заглянул ему в глаза.

— Я вас жалею, — неожиданно сказал Тобольган. — Жалею. За то, что вы берете на себя право выбирать. И не оставляете права выбора за другими. Не даете им даже возможности знать, что происходит.

— Вам предложили выбирать…

— Мне? И еще пятидесяти тысячам? Но речь идет о моем человечестве. О нашем человечестве. А ваши расчеты… Мораль нельзя просчитать. Этика в уравнения не укладывается. Перед вами стоит другой выбор. Быть сразу судьями, прокурорами и адвокатами — или людьми. Людьми! Это не логика, а нравственность.

— Что будет твориться на Навое?

— Твориться! Что это по сравнению с вычисленной вами судьбой планеты… Человек имеет право идти в будущее с открытыми глазами. Только тогда может быть найден выход.

— Был такой мудрец. Цицерон. Он сказал: полезное не может быть нравственно только потому, что оно полезно. Но нравственное — всегда полезно.

— Да. И еще раз — да. Вы — сильные, знающие. Мы — слабые. Но только вместе мы найдем выход. Не можем не найти. Я знал о поисках выхода. Идея силового барьера в пространстве, отгораживающего Навою… Идея транспортировки целой планеты… Идея пресловутой нуль-транспортировки для эвакуации всех навойцев… Самое время, чтобы эту транспортировку наконец открыть. Все предлагаемое было туманно и ненадежно. Но все-таки! Тобольган прав. Совет должен будет это признать.