Николай Симонов - Солнцеворот

— Кто, Сорока?! — всплеснула руками Лаванда.

— Теперь он не Сорока, а Тибул, то есть Победитель Тигра. Так решила Агата и пожаловала его в свои адъютанты, — сообщила Нара самую сногсшибательную новость для сородичей Сороки, получившего вместо прозвища новое имя, причем, достойнейшее из достойных.

Тем временем обе Риты успели облачиться в свои доспехи и ударили копьями о щиты. На сигнал прибежали воины и ученицы, охранявшие Главный Причал. Риты знаками показали им на Павлова и его ожерелье из медвежьих когтей, а Медвяная Роса развернула тигриную шкуру и попросила Нару набросить ее Павлову на плечи.

— Слава Тибулу! — закричали Риты.

— Урал!!! — подхватили амазонки и ударили копьями о щиты.

На шум, устроенный ими, сбежались все, кто в это время находился на Главном причале или поблизости. Собралась небольшая толпа, человек тридцать, не считая собак. Подошли два молодца в богатых меховых накидках и с деревянными дубинками в руках. Это были сыновья Верховного вождя, которые, по сложившейся у орландов традиции, выполняли функции полицейских. Их так и называли — "стражи порядка". Простые орланды их не очень-то любили, а амазонки, так и вовсе презирали.

— Что это еще за представление? Все праздники по случаю Дней ужаса и скорби отменены! Немедленно разойтись! — настаивали "стражи порядка", помахивая дубинками.

— Мы сейчас ваши дубинки вам в одно место вставим! — возмутились амазонки.

— Вы, что, не видите? Мы же героя встречаем! — заволновались сородичи.

Ошарашенный столь неожиданно шумной и теплой встречей, Павлов не сразу и заметил, что шагает по вымощенной брусчаткой дороге, — все равно, как в Москве по Красной площади. Подле башни, окруженной бревенчатым частоколом, толпа остановилась. Это был приют Желтого Быка, о чем свидетельствовало его изображение на воротах, ведущих внутрь просторного двора. Прежде чем ворота открылись, Павлов тепло попрощался с Нарой и Березкой и с сожалением подумал о том, что ему нечего Березке подарить по случаю ее дня рождения. Но он все-таки ей об этом событии напомнил, поздравил, и будущий подарок обещал доставить ей позднее. Березка потупила глаза и покраснела, и Павлов понял, что, наверное, опять неправильно выразился. А потом его от них оттеснила высыпавшая навстречу Нары и Березки толпа их сородичей.

Приют Белохвостого Оленя оказался самой крайней башней, которую Павлов заметил, когда со своими спутниками направлялся к Главному Причалу. В центре приюта, на скальной плите, высилась каменная башня с площадью основания около 12х12 метров и высотой около 25 метров. Башню окружал частокол высотой более двух метров в форме правильного четырехугольника.

В пересчете на привычную для Павлова метрическую систему, общая площадь окруженного частоколом пространства составляла не менее 700 кв. метров. Внутри вымощенного булыжником двора находились поленницы дров и разнообразные деревянные строения, с целью и назначением которых Павлову и Медвяной Росе еще предстояло разобраться. Сара Гудвин — та вообще была ошарашена, — наверное, так, как если бы дикого туземца из африканских джунглей доставили в центр Москвы или Парижа.

Если бы не Дни ужаса и скорби, объявленные Верховным жрецом Колываном, то все, кто был на встрече и чествовании Павлова, как героя, немедленно сели бы за стол и отведали пива и медовухи из погребов приюта Белохвостого Оленя, и потом бы от души повеселились. А так народ разошелся по своим приютам и по своим делам, и Павлов остался наедине с сородичами своего двойника, то есть Сороки.

Его терзали чувства самой разнообразного свойства. Во-первых, ему следовало заявить о смерти Сома и Аси. Во-вторых, доказать достоверность появления в приюте Белохвостого Оленя старшего лейтенанта госбезопасности Олениной в облике аборигенки Инги. По дороге в приют ему уже сообщили, что она совсем разболелась и даже не может разговаривать. Ему также сказали, что за ней сейчас присматривает ее родная мать и даже "напомнили" ему имя и прозвище этой женщины — Соня-Кукушка.

— Пойдем, — сказал Ерофей, сжав его за локоть, как кузнечные клещи.

Павлов умоляюще на него посмотрел, и Ерофей, пристально посмотрев ему в глаза, усмехнулся и на правах старшего объявил:

— Тебя Михей ждет. О бабах своих не беспокойся. С ними Лаванда вначале поговорит, а потом решим: привечать их, как почетных гостей, или гнать взашей.

………………………………………………………………………………………………………

70-летний Михей — старейшина рода Белохвостого Оленя жил уединенно в "шатре воина" в дальнем углу двора. Он не вышел навстречу своему внуку не потому, что был немощен, а потому, что считал Сороку совершенно пустым и никчемным мужичком, по сравнению с его отцом, который был единственным сыном его самой любимой жены Варвары. О том, что Сома уже нет среди живых, Михей догадывался без погружения в бессвязно-глупые сновидения, которым он верил еще меньше, чем в пророчества Верховного жреца Колывана. Подобные предчувствия, — и тому есть многочисленные подтверждения, — у детей природы срабатывают даже с большей точностью, чем показания барометра.

Старейшина сидел возле костра на деревянной колоде, к которой по обычаям джурджени была приделана спинка, вроде как кресло. Он даже не привстал и не шелохнулся, когда его старший сын Ерофей предоставил Сороку. И даже никак не отреагировал на его низкий поклон.

— Где твои родители? — спросил он Павлова, не скрывая того, что их разговор, — все равно, что допрос у безжалостного судьи.

— Полагаю, что они утонули, — ответил Павлов, следуя версии Арнольда Борисовича Шлаги.

— Как это произошло? — потребовал Михей уточнения деталей.

Павлов повторил то, что уже рассказал Наре и Урсуле. Михей смахнул со щеки скупую слезу, потеребил себя за длинную седую бороду и сказал:

— Что братьев своих в беде не бросил, и на том спасибо. А сейчас убирайся с моих глаз прочь и три дня не показывайся!

Тут в их разговор вмешался Ерофей, пожалевший племянника и еще не пришедший в себя после овации, которую на Главном Причале устроили подчиненные Центуриона Агаты.

— Отец, судя по тому барахлу, которое доставлено в приют, их лодка была сильно перегружена. Удивительно, что она, попав под волну, не ушла на дно. Может, Сому и Асе тоже удалось спастись?

— Прошу тебя, Ерофей, не береди мне душу! — осадил его Михей и тут же объявил о своем решении: Рико и Люка забери к себе. На девятый день, как положено, справим по Сому и Асе поминки. Сороку же отведи к вдове Маланье. Пусть она о нем позаботиться, а он с нею поживет и потешится, пока Инга не выздоровеет.