С Златаров - Третье Тысячелетие

— Вы абсолютно правы в своем желании постичь, что произошло с другими. Но есть только один способ узнать ответ. Для этого вы должны побывать в прошлом. И встретиться там с одним из бессмертных. Точнее, с одним из бывших бессмертных. Хотите?

И тут я окончательно решил: он не сумасшедший. Просто он оказался в другом мире. В одном из таких миров, где здравый разум порою начинает насмехаться над самим собой… Ситуация знакомая, обычный лабораторный опыт. Я играю роль крысы. А иссушенный песком и временем двойник с круглыми глазами всего лишь протягивает приманку. Он предлагает мне полное господство над временем — прошлым и будущим.

— Все это не настолько сложно, — добавил он. — Вы, люди, также сможете прийти когда-нибудь к хро-нореверсии. Помяните мои слова!

Он открыл дверцу письменного стола и вытащил какой-то предмет, потом поставил его передо мной в освещенный лампой круг.

— Разглядите его получше.

Странное приспособление. Тонкая труба из серого металла с матовой, похожей на бархат поверхностью. Почему-то я был уверен, что оно состоит из множества частей, входящих одна в другую.

Неожиданно труба начала менять очертания, вся она свернулась и вытянулась. С одного конца матовая поверхность стала блестящей, потом смутные контуры прояснились, пока не застыли, как кусочки льда. В свете керосиновой лампы заблестело острие.

На месте трубы теперь оказался обоюдоострый кинжал с изящной чеканной рукоятью, усыпанной мелкими рубинами. Один из тех кинжалов, которые я разглядывал в музеях, пораженный их жестокой красотой. Блестящее лезвие, заточенное на конце. Рукоять, притягивающая руку. Мне хотелось отвести свой взгляд, но я не смог.

— Убедились, не правда ли? Время может возвращаться. Любой предмет можно возвратить из кладовой времени. И вы это почувствовали. Любой предмет. Любое событие и явление.

Я смотрел на кинжал. Он был живым. Он светился во мраке подземелья, подстерегал людей, слышал их предсмертные крики. Его острие заточено злостью и могуществом. Сибелиус прав. Время возвратилось, одушевив мертвый кинжал.

— Он принадлежал одному из бессмертных. Одному особенному человеку. А теперь решайте!

Да, надо решать, но мне не хватало сил. Я уже верил ему. Но где взять силы, дабы вернуться в прошлое, раствориться в другом, чужом и враждебном мире, самому стать бессмертной тенью бессмертного собрата?

Он терпеливо ждал. На лице у него вновь стало просматриваться подобие человеческих черт.

— Согласен.

Сибелиус потрогал кинжал.

— Хотите перенестись в эпоху, где ныне обитает владелец этого клинка?

— Безразлично. Хотя согласен и в его эпоху.

Казалось, что он что-то обдумывал. Потом сказал:

— Вам надо будет предложить ему бессмертие. Когда посчитаете необходимым. Я, разумеется, позабочусь обо всем, но важно, чтобы вы предложили.

Я повел плечом. Не все ль равно, кому и что я предложу в прошлом. Приманка начала оказывать свое действие. Какая разница: одна подопытная крыса или две…

Стена за ним начала отодвигаться, растворяться.

— Проходите!

Я встал. Он смотрел на меня, улыбаясь. И тогда я медленно двинулся в кромешную тьму.

Тьма проясняется, мало-помалу глаза привыкают. Вокруг стали мерцать медно-красные отблески, будто бы светятся угли огнища. И впрямь: огнище неподалеку. Из мрака выплывает тяжелый, грубо сколоченный стол. На нем разбросаны сосуды с двойными горлышками и железные шары, источающие острый запах горящей серы. Подставка для евангелия, за ней деревянная кровать, застланная соломой. На соломе бесшумно, как призрак, вытягивается и выгибается кошка. Стеклянные глаза у нее светятся.

Осматриваюсь, насколько возможно в сумраке. На каменном полу кельи близко от меня начертан двойной круг с непонятными знаками. Переступаю его. Шаг, еще один, опираюсь на стол. Как и ожидал, шершавое, настоящее дерево.

По ту сторону стола проступает из тьмы силуэт. Мужчина. В отблесках огнища вижу только его лицо, даже не все лицо, а широко открытые глаза. Все остальное сокрыто темной накидкой.

— Не бойся! — выговариваю я быстро, стараясь навести его на мысль, что я живой человек, а не призрак.

При звуке моего голоса кошка вскакивает и исчезает в темноте.

Человек с другой стороны стола встает и протягивает вверх руку. Накидка спадает, открывая тощий, восковой локоть.

— Бойся ты; лукавый! — произносит он глухо. — Заклинаю тебя именем единорога и анаграммы, теперь ты мой!

Все. Он заклинал призраков, несчастный. А явился я, живой человек из будущего.

Нота натыкается на стул. Усаживаюсь и по привычке лезу в карман. Хочу вытащить сигарета и зажигалку, но, поразмыслив, решаю потерпеть с куревом — он на своем веку не видел ничего подобного и наверняка испугается.

— Кто ты? — вопрошаю я его в меру строго и только теперь осознаю: и он и я говорим на каком-то языке, сходном с латынью. Поскольку латынь я забыл сразу же по окончании курса медицины, ясно, что о моем произношении позаботился Сибелиус. Как и обо всем остальном.

— Ответствуй: кто ты? — повторяю я грозный вопрос.

Человек больше застигнут врасплох, чем испуган. Он бесшумно обходит стол и выпрямляется предо мной.

— Пошто запытываешь, коли все знаешь наперед, лукавый? Кличут меня Лучиано, я суть волгер.

Имя его мне не говорит ровным счетом ничего, а вот слово «волгер» смутно напоминает о чем-то прочитанном или некогда услышанном. Лучиано? Может быть, это прозвище, так сказать, псевдоним, хотя какое это имеет значение…

Лучиано делает два шага в сторону двери и крестит ее, потом поворачивается к огнищу, осеняет и его крестом. Я смотрю и не могу подать, что у него на уме. Он опирается на евангелие и теперь уже кладет крест на меня. Безрезультатно. Заблуждаешься, святой заклинатель, полагая, будто я сгину… Грустно вспомнить, однако и я почти так же держался с Сибелиусом, с той лишь разницей, что сжимал пистолет в кармане. Это со знамением крестным, а я с пистолетом! Впрочем пистолет все еще у меня в кармане, я ощущаю его тяжесть.

Заклинатель, кажется, доволен ходом дела, ибо крестится дважды и трижды подряд.

— Теперь ты мой, лукавый! — бубнит он. — Мой!

И тогда, не знаю почему, меня начинает разбирать смех. Нервный, почте сводящий с ума смех. Никто, никто со мной ничего не может поделать! Я никому не принадлежу! Я — человек будущего! Я… Смех застревает в горле.

Я — Мефистофель.

А он, Фауст, стоит у стола и взирает на меня как на свою добычу, в то время как я пытаюсь снова и снова оценить обстановку. Для него я Мефистофель. Что бы я ни говорил, как бы ни изъяснялся, для него я посланец дьявола, если не сам дьявол. Стало быть, поэтому Сибелиус сказал, что я должен предложить ему бессмертие!