Джеймс Дашнер - Исцеление смертью

Охранники принялись совещаться. Затем коротышка сообщил результат переговоров:

– Втрое. И половину – сейчас. А то откуда мы знаем, может, вы захотите нас надуть.

– Договорились, muchacho.

Хорхе вынул свою карточку и коснулся ею карточки охранника, переводя тому условленную сумму. Томас ощутил мрачное удовлетворение при мысли, что они воруют деньги у ПОРОКа.

– Мы будем ждать здесь, – сказал охранник, когда денежные операции были закончены.

– Пойдём. – Минхо двинулся внутрь помещения, не дожидаясь ответа от своих спутников.

Томас воззрился на Бренду – та стояла нахмурившись.

– Что с тобой? – спросил он. Глупый вопрос.

– Не знаю, – ответила она. – Просто у меня очень дурное предчувствие.

– Ты в этом не одинока.

Она улыбнулась слабой улыбкой и взяла его за руку; Томас с готовностью сжал её пальцы. Они вступили в зал, Хорхе последовал за ними.

Как и со многими другими вещами, которые Томас помнил после того, как ему выборочно стёрли память, юноша имел представление о том, как устроен и выглядит зал для боулинга, но у него не сохранилось воспоминаний о том, чтобы он сам когда-нибудь играл. Однако помещение, в котором они теперь находились, оказалось совсем не таким, каким он себе его воображал.

Дорожек, по которым когда-то игроки гоняли шары, больше не существовало: деревянные панели были сломаны или сорваны напрочь. Пол устилали спальные мешки и одеяла; кое-кто спал, завернувшись в них, другие просто лежали, уставившись в потолок невидящим взглядом. Вспомнив слова Бренды о том, что купить «кайф» могут только богачи, Томас задавался вопросом: как эти люди не боятся? Ведь наверняка стоит только другим узнать, что у кого-то имеется «кайф», и счастливец глазом моргнуть не успеет, как у него отнимут все запасы дорогущего наркотика.

В нишах, где когда-то стояли кегли, полыхали костры, что, безусловно, было чревато пожаром. Хорошо ещё, что около каждого костра сидел человек и следил за огнём. В воздухе стоял запах горящих дров, и царящий в зале полумрак от дыма казался ещё более густым.

Минхо указал на крайнюю левую дорожку, примерно в ста футах от двери. На ней было не так много народу – большинство людей предпочитали дорожки посередине зала, – и Томас сразу, даже несмотря на плохое освещение, различил блеснувшие в свете костра длинные светлые волосы и знакомые очертания фигуры Ньюта. Тот, сгорбившись, сидел к ним спиной.

– Кажется, затея безнадёжная, – прошептал Томас Бренде.

Они начали осторожно пробираться между лежащими на полу завёрнутыми в одеяла людьми. Никто не обращал на них внимания, и вскоре друзья добрались до самой дальней дорожки. Всё это время Томас аккуратно выбирал, куда ему ставить ноги – не хватало ещё наступить на какого-нибудь ненормального, ведь враз ногу откусит.

До Ньюта оставалось футов десять, когда он вдруг громко, так, что его голос эхом отразился от стен, проговорил:

– Шенки проклятые! Я же сказал вам убираться!

Минхо резко остановился, и Томас чуть не врезался в него. Бренда сжала его руку, но тут же отпустила, и юноша вдруг обнаружил, что его ладони мокры от пота. Слова, которыми встретил их Ньют, ясно показывали, что всё кончено – их старый друг изменился и никогда не станет прежним. Впереди его ожидает только тьма.

– Поговорить надо, – сказал Минхо, делая пару шагов вперёд; при этом ему пришлось переступить через лежащую на боку тощую женщину.

– Не подходи, – отозвался Ньют. Голос его был тих, но полон угрозы. – Я здесь не просто так, по ошибке. Сволочи, что приволокли меня сюда, сначала думали, что я проклятый иммун – спрятался там в том долбаном «айсберге», как крыса. Представьте себе, как они удивились, когда обнаружили, что Вспышка вовсю жрёт мои мозги. Сказали, мол, это их гражданский долг, и сунули меня в эту вонючую яму.

Минхо ничего не сказал. Тогда заговорил Томас, стараясь не обращать внимания на грубый тон Ньюта:

– Как ты думаешь, зачем мы пришли сюда, Ньют? Нам жаль, что пришлось оставить тебя одного, что тебя схватили; жаль, что тебя притащили в это страшное место. Но мы сможем забрать тебя отсюда. Похоже, тут всем наплюкать, кто сюда приходит, кто уходит…

Ньют медленно обернулся к ним лицом. У Томаса похолодело в груди, когда он увидел – парень сжимает в руках лончер. Вид у Ньюта был такой, будто он бегал, дрался и катился с крутых склонов по крайней мере три дня подряд. Но несмотря на полыхающий в глазах приютеля злобный огонь, он пока ещё не окончательно утратил разум.

– Эй, потише, – сказал Минхо, делая полшага назад и чуть не наступив на лежащую позади него женщину. – Кончай истерить и успокойся. И не надо тыкать мне в морду долбаным лончером. Кстати, где ты его раздобыл?

– Украл, – ответил Ньют. – Забрал у вертухая. Мне не понравилось, как он со мной обращался.

Руки Ньюта слегка дрожали, и Томас заволновался – палец парня лежал на спусковом крючке, не ровён час дёрнется…

– Я… я болен, – продолжал Ньют. – Нет, правда, шенки грёбаные, я рад, что вы пришли навестить меня. Но на этом всё и закончится. Теперь поворачивайте оглобли и валите через эту дверь, садитесь на ваш «айсберг» и улетайте куда подальше. Усекли?

– Нет, Ньют, я не усёк! – взревел Минхо. – Мы рисковали своими шеями, припёрлись сюда, ты наш друг, и мы забираем тебя с собой. Хочешь хныкать и плакаться, пока будешь ехать мозгами – ради бога, хнычь и плачься. Но только с нами, а не среди этих долбаных хрясков!

Ньют внезапно вскочил на ноги – так стремительно, что Томас отшатнулся и чуть не упал. Ньют поднял лончер и наставил его на Минхо.

– Я и есть хряск, Минхо! Я – понимаешь? – я сам хряск! Башка дубовая! Если бы у тебя была Вспышка и ты знал, что тебе предстоит – тебе бы хотелось, чтобы твои друзья стояли вокруг и любовались тобой, а?! Хотелось бы?!

Под конец он уже кричал. С каждым мгновением тело Ньюта тряслось всё сильнее.

Минхо ничего не ответил, Томас знал, почему. Он и сам попытался найти какие-то слова, но ему это не удалось.

Ньют перевёл на него тяжёлый взгляд.

– А что касается тебя, Томми, – тихо и яростно проговорил он, – то как у тебя вообще хватило наглости прийти сюда и требовать, чтобы я ушёл с вами? Совсем оборзел? Да меня блевать тянет от одного твоего вида!

Томас остолбенел. Никто и никогда не говорил ему таких страшных, оскорбительных слов. Никто и никогда.

Глава 39

Так больно ему ещё в жизни не бывало. Чем можно было объяснить такую жестокость со стороны Ньюта?

– О чём ты? Я ничего не понимаю! – воскликнул он.

Ньют молча и не мигая смотрел на него. Руки парня тряслись, лончер был направлен прямо в грудь Томасу. Но вскоре дрожь утихла, лицо Ньюта смягчилось, он опустил оружие и потупил взгляд.