Журнал «Если» - «Если», 2011 № 10

Когда салон разгерметизировался, меня, похоже, вытянуло наружу. Или, возможно, кресло автоматически катапультировалось. Теперь это уже не имело значения. Иренка погибла в нескольких шагах от меня, а я ничего не смог сделать.

Я подвел ее. Подвел папу, которому обещал позаботиться о сестре.

Мне очень хотелось покончить со своим никчемным существованием.

В груди заворочался еще один крик, но сил на него уже не осталось. Навалился тяжелый сон.

Разбудил меня резкий толчок. Щит стремительно спускал воздух.

Я вцепился в компьютер, пытаясь узнать, почему не сработала аварийная сигнализация, и в этот момент щит втянулся в подголовник моего кресла.

Я дернулся, ожидая увидеть холодный вакуум, но вместо этого обнаружил ребристые, ярко освещенные стены… еще одного корабля.

Просторная, с высоким потолком комната пустовала. Она напомнила мне салон лайнера, на котором мы с Иренкой бежали со станции.

Иренка. Меня охватила тоска. В сознании с беспощадной отчетливостью всплыла сцена ее смерти. Неужели это никогда не закончится? Неужели я так и буду видеть Иренку, погибающую миллион раз, и чувствовать собственное бессилие?

Внезапный щелчок заставил меня поднять голову. В стене открылся круглый люк.

Сердце бешено заколотилось в груди. Над полом проплыла фигура в белой, похожей на пижаму, одежде.

Морщинистая, угольно-черная кожа, большие глаза.

Пожилая женщина смотрела на меня, не мигая. Затем ботинки прилипли к металлу, и она быстро подошла ко мне.

— Мальчик в ужасном состоянии, Говард, — произнесла она по-английски с сильным американским акцентом, какой мне доводилось слышать только по телевизору. Когда женщина склонилась ко мне, я различил в ее ухе крошечный наушник. Она посмотрела мне в глаза, затем обратила внимание на мои дрожащие кулаки и высохшую кровь на рубашке.

— У тебя есть имя, сынок?

— Мирослав, — ответил я. Из-за крови и слизи, забившей мои ноздри, голос звучал так, будто я простудился.

— Это русское имя?

— Польское.

— Что ж, благодари Господа за то, что наши пути пересеклись, Мирослав из Польши. Когда роботы атаковали Юпитер, тут был настоящий ад. Мы с Говардом отключили обсерваторию и подождали, пока они не двинутся дальше. Потом покинули орбиту и улетели.

— Улетели? Что вы имеете в виду?

— Кругом автоматика. Военных больше нет, но их машины остались. И обсерватория для них — очередная мишень. Поэтому мы с Говардом решили, что лучше будет отправиться в свободное плавание.

— Куда?

— К поясу Койпера[2]. Последнее, что нам осталось. Мы собираемся найти Бродяг.

Бродяги. О них рассказывали в школе: частные корабли, отправившиеся в глубокий космос, чтобы узнать, пригодно ли пространство за Нептуном для колонизации. С тех пор как они пересекли орбиту Плутона, от них не поступало никаких сообщений. Здравый смысл подсказывал: Бродяги погибли.

А если нет?

Смерть Иренки по-прежнему заслоняла для меня все остальное, поэтому Бродяги меня в тот момент не интересовали. Я продолжал изучать стену.

— Меня зовут Тэбита, — представилась женщина, протягивая руку.

— Спасибо, что подобрали, — я ответил слабым рукопожатием.

— Похоже, тебя это не очень-то радует, Мирослав.

— Мирек. Сестра звала меня Мирек. Она… она…

Я не смог произнести это вслух — впрочем, слова и не потребовались. Тэбита прижала палец к моим губам.

— Тише, малыш. Ты пережил Судный день. Пойдем, я приведу тебя в порядок.

Я позволил взять себя за руку и вытащить из кресла. Женщина направилась к люку. Потом заметила, что я только цепляюсь руками за поручни, а ноги безвольно болтаются в воздухе.

— Не можешь идти? — спросила она. Я кивнул. Тэбита тут же стала ощупывать меня, пытаясь найти рану, но я оттолкнул ее.

— Паралич. Это с рождения.

— Сожалею, — женщина вздохнула. — Ну, Мирек, мы с тобой сделаем все, что в наших силах.

— А кто такой Говард? — спросил я.

— Мой муж. Скоро вы с ним познакомитесь.

Говард и Тэбита Маршалл родились в Вирджинии. Работали они на одном из мобильных телескопов, вращавшихся по орбите вокруг Юпитера. В молодости они прибыли сюда как инженеры, а позднее стали руководить обсерваторией.

Все это я узнал, пока Тэбита помогала мне снять рубашку и вымыть лицо.

— Потом в НАСА сказали, что телескоп уже очень стар и его нужно списать. Но нам с Говардом здесь так нравилось, что, когда астрономы собрали свои пожитки и улетели, мы решили остаться. Сперва в знак протеста, а потом в НАСА сдались и разрешили нам продолжить работу. Мы отсылали им данные вплоть до самой войны.

Говард, как выяснилось, умер несколько лет назад, но его личность перенесли в компьютер, и теперь обсерваторией управлял он. Я слышал, что такое проделывали пилоты, вызывавшиеся добровольцами в далекие экспедиции, когда становились слишком стары или заболевали во время полета. Технология считалась экспериментальной, и на Земле в нее не очень-то верили. Общение с Говардом напоминало разговор с воображаемым другом — он будто бы находился везде и нигде одновременно.

Сама обсерватория представляла собой нагромождение зданий, прилепленных к крошечному, но богатому рудой астероиду, бывшему когда-то одним из троянцев[3] Юпитера. Когда роботы достигли юпитерианских поселений, Говард отключил все оборудование в надежде, что обсерваторию не заметят.

По чистой случайности наши траектории пересеклись, и пассивные сенсоры Говарда засекли аварийные сигналы. Тэбита потребовала поднять меня на борт, несмотря на риск.

Я не знал, что говорить, и потому предоставил инициативу Тэбите (настаивавшей, кстати, на «просто Тэб»). Моя собеседница буквально фонтанировала интересными историями, оптимизмом и хорошим настроением. Я даже почти забыл о депрессии, впившейся в мое сердце с тех пор, как умерла Иренка. И все же мысль о потере родителей и сестры не переставала мучить меня, как ноющий зуб.

Я вымылся и переоделся в белый халат, подобный тому, что носила Тэбита. Затем мы отправились на прогулку по обсерватории. Почти все отсеки оказались запечатаны — системы поддерживались в работоспособном состоянии автоматически, а Тэбите хватало и нескольких комнат. При нулевой гравитации она двигалась как рыба в воде. Мы посетили спортзал, в котором хозяйка станции проводила по нескольку часов в день, чтобы не дать своим мышцам и костям сойти на нет за ненадобностью.