Роберт Хайнлайн - Луна жестко стелет

Проф вперед не считал это за трудную задачу. А обернулась она сверхтрудной. Его друзья на Эрзлс почти все перемерли, а у меня там было всего пара-две-три учителей, какие они мне друзья? Мы по всем ячейкам разослали вопросник: «Кого из важных лиц на Эрзле вы знаете?» И ответ, как правило, был: «Что за детские шутки?» То есть, по нулям.

Проф следил за списками пассажиров на прибывающих бортах, выискивая, с кем бы завязать контакт, прочитывал все лунские выпуски эрзлицких газет, искал имена влиятельных людей, до которых мог бы добраться по старым связям. А я махнул рукой на это дело: та малость народу, которую я знавал на Терре, к влиятельным особам не принадлежала.

На имя Стю в списке пассажиров «Попова» проф глаза не положил. Но ведь он с ним не встречался. Я понятия не имел, может, Стю просто чудак в стиле той карточки, что мне вручил. Но он был единственный мужик с Терры, с которым я на Луне посидел за рюмашкой, на вид – правильный кореш, а судя по Майкову докладу, зацепка была не так уж плоха, На том конце чувствовался тоннаж.

Вот я и повел его к нам домой, чтобы приглядеться, как он нашим покажется.

Завязочка удалась. Мама заулыбилась, руку подала. Стю подержался и так низко поклонился, будто вот-вот ручку поцелует. По-моему, поцеловал бы, если бы я его заранее насчет женщин не просветил. Заворковала Мама и повела его к столу.

12

Весь апрель и май 2076 мы, рук не покладая, трудились, и так приступались, и эдак, чтобы натравить лунтиков на Вертухая, а его подстегнуть на ответные меры. Вся заруба была в том, что Хай-Вертухай гадом не был, не за что было его ненавидеть кроме как за то, что он символ Главлуны. И надо было его так пугнуть, чтобы он зашевелился. И точно то же самое надо было проделать со средним лунтиком. Вертухая средний лунтик презирал ритуальным порядком, но с этого в революционеры не заделываются. Не проймешь. Ему бы пиво, ему заложиться бы, ему чтобы насчет женщин был порядок и насчет работы. Зачахла бы наша революция от анемии, если бы не каратели-миротворцы с их талантом настроить против себя всех.

Но даже их надо было постоянно доводить. Проф твердил, что нам нужно «Бостонское чаепитие», при том имея в виду мифический случай из истории одной давней революции. Под этим подразумевал, что надо привлечь внимание путем устройства жуткого хипежа.

Мы постоянно старались. Майк переписал тексты старых революционных песен: «Марсельезы», «Интернационала», «Янки-Дудля» и так далее, – чтобы они актуально звучали на Луне. Эту ерунду вроде:

Вперёд, сыны Луны родимой,

День жуткой драки настаёт.

Засадить нас в БУР нестерпимый

Вертухаева хевра идёт, -

Саймон Клоуне распространил повсюду, и когда какая-нибудь приживалась, мы начинали толкать мелодию без слов по радио и видео. Это ставило Вертухая в дурацкое положение: ему приходилось запрещать исполнение то одной мелодии, то другой. А нам только того и надо было: насвистывать людям не запретишь.

Майк научился в точности воспроизводить голоса и словари Вертухаева зама, главного инженера и других начальничков. И по ночам в резиденции Вертухая телефон надрывался: звонила вся его команда. Те, конечно, открещивались. Тогда Альварес поставил регистратор на Вертухаев личный аппарат и при следующем таком звонке вышел с помощью Майка на запасной аппарат шефа, а по голосу узнал Вертухаева завпищеблоком.

Но следующий отравный звоночек Хаю Майк подстроил якобы от самого Альвареса, и что на следующий день Хай сказал Альваресу и что Альварес ответил в свою защиту, – это можно описать как временами беседу двух чокнутых.

Проф сказал Майку, чтобы прекратил. Чего доброго, выгонят Альвареса с работы, а нам это было ни к чему: больно он нам подходил. Но вскоре миротворцев-карателей два раза подряд подняли ночью по тревоге якобы по личному приказу Вертухая. Вышел подрыв боевой готовности, Вертухай начал думать, что среди самых близких людей затаились предатели, а те решили, что он сам по халатности систему связи разгласил.

В «Лун-Правде» появилось объявление, что состоится лекция доктора Адама Селены на тему: «Искусство и поэзия на Луне: новый ренессанс». Из камрадов никто не явился: мы по сети ячеек заранее оповестили. И вообще пусто было, когда явилось три отделения миротворцев-карателей. Так сказать, приложение принципа неопределенности Гейзенберга к «Алому бедренцу». Редактору «Правды» довелось целый час объяснять, что лично он никаких объявлений не принимает, а это было подано в окошечко и оплачено наличными. Ему вперед было сказано, чтобы никаких объявлений от Адама Селены не принимал. А потом переменили и велели принимать от Адама Селены всё, что ни придет, но немедленно ставить в известность Альвареса.

Мы испытали свою катапульту, жвахнули здоровенную глыбу в Индийский океан, в точку с координатами 35 градусов восточной долготы и 60 градусов южной широты, где кроме рыбы никто не плавает. Майк порадовался, какой он отличный стрелок: всего два раза высунулся в промежутки, когда радиолокаторы дальнего слежения и наблюдения не работают, и только одна коррекция потребовалась, чтобы угодить в «яблочко». Эрзлинские службы новостей сообщили о гигантском метеоре близ Антарктики, который засекла Кейптаунская станция слежения, причем рассчитала точку падения в точном соответствии с прицелом Майка. Он позвонил мне похвастаться, как только перехватил вечерний выпуск новостей агентства Рейтер. Аж захлебывался. Мол, тик-в-тик влепил и сам пронаблюдал, какой был восхитительный бултых. Потом пошли сообщения от сейсмостанций и от океанографических постов, которые зарегистрировали цунами.

У нас всего одна готовая обечайка была (стали никак не купить было), а то Майк наверняка пристал бы насчет еще одной пробы своей новой игрушки.

«Шляпокол свободы» в моду вошел у стиляг и девчонок ихних. Саймон Клоуне рожки свои украсил им. Универмаг «Bon Marche» им каждую покупку премировал. У Альвареса неприятный разговор был с Вертухаем, большой начальник интересовался, отдает ли шеф евонных стукачей себе отчет, что надо что-то делать всякий раз, когда молодежь с ума сходит. У него, у Альвареса, что, не все дома?

В самом начале мая на Пересечке попался мне Слим Лемке. Конечно, в «шляпоколе». Он, похоже, мне был рад, а я его поблагодарил за своевременную расплату (через три дня после суда над Стю Слим явился к Сидре и отдал тридцать гонконгскими за всю шайку-лейку), поставил ему стакашек. Присели мы, и тут я его и спросил, с чего это молодежь в красных шапках щеголяет. К чему бы эти шапки? Это же эрзлицкий обычай – шапки носить, разве нихьт?