Эффект Эха - Павел Александрович Шушканов

И я снова закрыла глаза.

***

– Эй, ты в порядке?

Женя тронула меня за руку.

– Не знаю. Да.

Я помнила праздник, и как было уютно. Помнила, как отсела в кресло, сказав себе, что нельзя столько есть – денег на новый гардероб не предвидится. А потом меня накрыло теплой волной.

– Где все?

– Даша спит. В обнимку с папой. Похоже, что неделя у него тоже выдалась так себе. А мои парни – бывший и настоящий, что-то обсуждают на балконе. Малик снова закурил, а я бросила и мне скучно.

– Я все пропустила…

– Не все, – Женя показала не начатую бутылку вина и два стакана и кивнула в сторону кухни.

Почему нет? В конце концов, день может закончиться хорошо, даже если начался с кошмара.

Кухня Малика не была смесью заплесневелой кладовки и лаборатории алхимика, как я представляла ее раньше. Чисто и пусто. В приоткрытую форточку сочился свежий воздух и голоса с балкона.

– Я рада, что он встретил тебя, – Женя налила два полных стакана и аккуратно понюхала. – Вроде бы неплохо и, к счастью, не полусухое – не люблю полумеры.

– Эй, мы даже в отдаленной перспективе не будем встречаться, – я вспомнила наш катастрофический поцелуй.

– Да знаю. Это я уже поняла и не о том говорю. В энциклопедии в статье «Одинокий человек» скорее всего упоминается Малик.

– Сразу после меня, – я подняла руку.

Женя засмеялась, попробовала вино и поморщилась.

– Все-таки полусухое. Когда я научусь читать этикетки? Но французский в этом доме знает только хозяин.

Я пожала плечами. Нужно было проверить как там дочь, но вовремя вспомнила, что она с Димой и не решилась их будить.

– Это правда – все, что Малик рассказывал про тебя? Ну, что ты катаешься на зеленой машине «лягушонке», ловишь призраков или монстров каких-то. Я плохо соображаю среди ночи, а он обычно в это время и звонит.

– Если тебя это не пугает, то отчасти правда.

Женя покачала головой.

– Почему меня это должно пугать? В любом случае ты делаешь хорошее дело.

Я усмехнулась.

– Увы. В этой истории я скорее антигерой.

– А разве так бывает?

– Иногда я тоже думаю, что не бывает. Но потом смотрю в зеркало.

Женя забралась на подоконник и заболтала ногами. Я улыбнулась. Наверное, они с Маликом были счастливы. И могли бы быть, если бы не та, кто дала ему жизнь и превратила ее в кошмар. Что-то такое Малик упоминал… Или мне казалось так.

– Расскажи что-нибудь о своей работе, – попросила Женя. – Это очень интересно.

– Вот так вот, – я, улыбаясь посмотрела на нее сквозь стакан. – Читаешь миллион книг, чтобы получить диплом по интереснейшей специальности, а тебя просят рассказать, как сражалась с черной уткой.

– Ты сражалась с черной уткой? – глаза Жени заблестели.

– Да, но это не интересно. Посмотри лучше вот сюда, – я указала рукой на окно за ее спиной. Женя аккуратно обернулась, поерзав на подоконнике и всмотрелась в подсвеченную желтыми огнями города ночь. – Вон те громадины над крышами – что это?

Далеко, почти там, где свет города уже не справлялся с темнотой, возвышались на фоне черно-фиолетового неба изогнутые колонны, перечеркнутые темной полоской висящего на канатах бетона.

– Опоры старого городского моста. Мы играли там в детстве, а позже в эпоху первых поцелуев пили такую же ерунду, – она встряхнула остатки вина в бутылке, – но подешевле под свежими граффити. Было весело, пока все не обнесли забором. Ты никогда не была там?

Я печально улыбнулась.

– Не была. И ты тоже. Эта штука появилась пять минут назад.

Женя открыла было рот чтобы возразить, но не успела. Открылась дверь и в проеме стоял озадаченный Малик.

– Вы заказали что-то еще?

– Нет, у нас все есть, – Женя снова встряхнула бутылку.

– Странно. Звонил курьер со скрытого номера. Сказал, что привезет посылку через четверть часа.

Черт! Это плохо. Я надеялась, что все обойдется и хотя бы один вечер можно будет провести в тишине и спокойствии, не думая о том, что завтра снова встанешь посреди улицы лицом к гигантской волне проблем. Я припомнила все случаи, когда называла Эхо засранцем и уродом и возвела их в степень. Но, если я поняла правильно смысл тех умных книг, что читала, пытаясь получить диплом – страдания наши от нежелания того, чтобы все вокруг менялось. Вздохнув и улыбнувшись про себя, я сделала глоток вина. И правда полусухое. Интересно, а если какая-то разница между ним и полусладким. Наверное, как между четверкой с минусом и тройкой с плюсом в школьном дневнике. Меня смешило то, что сейчас я думаю о вине и школьном дневнике. Где-то зверствует Эхо, меняя Структуру, к нам едет отрезанная голова, а завтра Малик может увидеть пропущенный звонок от своей мертвой матери, но сейчас имеет значение только то, что смешные глупые мысли еще не выбили из нашей головы и мы все еще живы.

– Малик, Лора никогда не была там, представляешь, – Женя ткнула пальцем в стекло.

– Господи, что это?! – Малик прилип к окну.

Я допила стакан.

– Идемте. Малик, дай мне мою куртку и ключи.

– Куда ты среди ночи? И тебе нельзя за руль.

– Просто нужно кое-что взять из машины, не бойся.

Никто ничего не замечал. Кроме меня и Малика, но он молчал и смотрел на меня огромными глазами. И то, что свет в люстре куда тусклее, чем был. И то, что балконная дверь с другой стороны. Лишь Елисей на секунду задержался у стены, где она была раньше, мотнул головой и достал пачку сигарет.

– Что происходит?

Я прижала палец к губам.

– Какой-то стук, – Малик прижал ладонь к стене и в ужасе одернул ее. – Лора…

– Знаю.

– Да это в дверь стучат, – Женя направилась в прихожую.

– Стой, – Малик оттеснил ее, вяло сопротивляющуюся и посмотрел в глазок. Женя снова толкнула его в сторону.

– Пусти! Там какая-то коробка.

– Я разберусь.

После кошмара всегда приходит пробуждение и довольно долгое спокойствие с неприятным, что обидно, осадком. Но кошмар и не думал заканчиваться. Что ж, лучший способ избавиться от страшного сна – признать его, прежде чем проснешься. Но признавая кошмар, всегда есть два пути: скомкать и выбросить его как бумажный платок или стать его дирижером. Результат для тебя один, но не для тех, кто живет в твоем кошмаре и даже не знает об этом.

Я накрыла дочь тонким пледом, погладила по русым – в дедушку – волосам, улыбнулась и накрыла еще и Диму, сопящего с приоткрытым ртом. Большой глупый